Мне показалось, будто Бранов с облегчением выдохнул. Я вскинула голову, чтобы узнать наверняка, но аспирант уже умело напялил непрошибаемо-строгий вид и отворил дверь.
− Тогда поработаем немного для отвода глаз и поедем. Проходи.
Для отвода глаз? Я с удивлением притормозила на пороге. Кажется, я дурно на аспиранта влияю. Или это он своими «ответственность и труд» мне мозги промыл?
– Ян Викторович, дорогой вы наш ребёнок… Говорила же утром, что заболели! Совсем лица нет.
Стоило нам войти, крохотная но неуёмно энергичная Виктория Игоревна − историк с заоблачным стажем − заквохтала, заохала. Но аспирант только отмахнулся, мол, всего-навсего спал плохо.
Привычно указал кивком на свой заваленный папками стол, предлагая мне присесть. Но учёная дама − до того добродушная, что её при встрече страсть как обнять хочется, − уже разволновалась не на шутку и вовлекала в поле волнения всех вокруг. Даже я начала подглядывать на аспиранта косо.
– Да как же не волноваться? Вы ж молодые ещё, вам беречься и беречься! Макар Ефремович с Марьяной уехали на заседание учёного совета, так что поезжайте и вы домой, отдохните. Иначе разболеетесь, как Велор Арисович, и поминай как звали!
Вытянув из сумки тетрадь с лекциями, я испуганно выдохнула, а Бранов устало потёр глаза.
– Виктория Игоревна, не пугайте Марию. Решит ещё, будто у нас на кафедре повышенная смертность. Жив Велор Арисович, − глядя на меня, серьёзно вещал аспирант хотя я точно видела затаившуюся в уголках тёмных глаз улыбку. − Жив. Просто уволился. Заграницу, если мне память не изменяет, собирался.
Виктория Игоревна блеснула очками и поджала алую чёрточку сухих губ.
– И очень жаль, что уволился. Достойная смена. А какой джентльмен… Машенька, вы его не застали?
Я вооружилась ручкой. Подтянула лист с одним из Брановских тестов, которые незаметно потеряли приписку «кошмарные», и помотала головой.
− Арисович у нас точно не вёл. Я бы запомнила.
Бранище хмыкнул.
− Вам повезло. Он вёл у меня. В прошлом году.
− И как? – заправила я за уши тёмные пряди и с улыбкой глянула на аспиранта. Права Оксанка. Щёки у меня точно скоро треснут от переизбытка Брановщины в жизни.
− Вам повезло, − со смехом повторил Бранов и вынул из сумки ноутбук. – Требовательный. Правда, как мне казалось, не всегда переваривает людей... но дело своё знает. Будто половину исторических событий своими глазами видел.
Я вскинула брови.
− Так же, как и вы?
Аспирант вбил на ноуте пароль и будто бы недобро скосился на меня. Но я видела – смеётся. От глаз разбежались тоненькие морщинки.
− И снова вы бессовестно мне льстите, Вознесенская.
− Вовсе нет. Это просто вы себя недооцениваете.
Задрав нос, я поднялась и подхватила кружку с аспирантского стола − Виктория Игоревна велела нести тару.
− Сейчас мы вас, дорогой наш, вмиг вылечим, − заявила она, вовсю суетясь у чайника.
Сняла пищевую плёнку с просахаренных лимонных долек. Не скупясь отсыпала молотого имбиря в Брановскую кружку и тихонько забормотала, словно наговор над хлынувшим в кружку кипятком читала.
− Достойная смена. Достойная. Это хорошо. Может, даже и на пенсию уйти сподоблюсь. Когда-нибудь.
Глава 8. Всего лишь игра?
− Девятнадцать, двадцать!.. − увлечённо считала я, навалившись на стол.
Голос мой креп, а смущение и вовсе кануло в небытие. Ещё бы… за пару часов я узнала всё – ну или самую приличную часть – из студенческой жизни Бранищи и Сергея. Как Серёга ушёл из дома на первом курсе. Как жили в Брановской квартире, как Серегин отец три года спустя в знак примирения подарил сыну место под бар. Как Бранище два диплома зараз писал…
− Двадцать пять!..
Разноглазый скосился на меня и лихо подкинул последний орешек.
− Кручёный, − хмыкнул Бранов, словно осуждал друга за позёрство. А я так и прихлопнула в ладоши.
− Двадцать пять! С ума сойти!
− Я к тебе даже ещё не прикоснулся, а ты уже с ума сходишь? Шустрая, − Сергей самодовольно задрал квадратный подбородок, но я даже не смутилась. Захохотала в ответ.
Сумасшедший человек, сумасшедшие способности! Когда мы с аспирантом приехали, Сергей на радостях обнял и меня. Увильнуть я не успела, и в тот же миг, когда меня бесцеремонно вжали в мускулистую грудь, тело прострелило от макушки до пят таким восторгом...
Сопротивляться сил не было. В ответ я просто подсунула руки Амуру подмышки и стиснула бока. Полноценными объятиями это не назовёшь – разум как мог сопротивлялся открытости и стопроцентному человеколюбию, − но, как ни крути, а знак расположения.