Мой путь

– Ну, так сложилось. Я попал на эту сторону залива. К верующим в божественное происхождение экрана. В те времена здесь была чёткая сегрегация на государственном уровне. Верующие жили отдельно от атеистов. Сейчас общество более толерантно, такого сильного расслоения нет. Но всё равно, две идеологии стараются не пересекаться.

– Как орден милосердия и клан ключа?

До меня дошло. Вот оно что. Вот почему знаки-капельки, почему мне не разрешают общаться с Тай, почему есть дом милосердия и отдельно станция с городским экраном.

Я могу долго перечислять. Но Ларий поднимает вверх ладонь с растопыренными пальцами. Жест как с богослужения. Такое «слушай сюда».

– Было разделение на верующих и атеистов. Были гражданские конфликты. Страны, города, кварталы обосабливались, враждовали. Был передел территорий. К настоящему времени конфликты удалось в большинстве своём урегулировать. Но потом, лет двести-триста назад случилось удивительное. Началось то, что у верующих можно считать пришествием. Экраны не только синтезировали энергию из эмоции. Они стали постепенно извлекать носителей сильных эмоций. В соответствии с запросами общества.

– Меня забрали.

– Да, тебя, меня и не только. К нам здесь относились по-разному. Как к посланникам Божьим, как к исчадиям ада. Как к ресурсу. В зависимости от того, на какой территории мы появлялись. Кого-то обожествляли, кто-то погибал после первого сеанса. Было довольно опасно показывать своё происхождение. Дикие были времена. К счастью, и я, и ты сюда пришли позднее. Сейчас между представителями разных убеждений есть соглашение о частичном сотрудничестве. Например, дом милосердия открыт для всех нуждающихся, любого клана, для всех скорбных духом и телом. И работают в нём тоже очень разные люди.

Я вспомнила толпу детей и женщин. Как они ждали, что я сделаю их счастливыми. Как сестра Айя говорила «мать Анатолия, мы бы без вас совсем пропали». И на шее у неё блестел ключ, знак другого клана. Как я тогда отожгла эмоциями. И как потом ещё отожгла, почти отравила Юру своей яростью. Я же не знала, что он эмоционально зависимый.

– Теперь тебе стало понятнее?

– Не всё.

– На сегодня вопросов достаточно. Хорошо, Вика? Сиди и смотри.

Ларий кивает, глядя на экран. Там больше не расходятся круги и не накатывают цветные волны. Там проступает изображение. Ожившее воспоминание. Чьё?

Это явно Захолустье, старая улица у залива. Мрачная толпа окружает человека… Он молодой, очень бледный, до синевы… Или так кажется из-за его короткой чёрной бороды? Красивый. Я думаю, он немного похож на моего дорогого Жерома. Или у меня в голове теперь такое решение: раз красивый, значит в чём-то немного Жером. Поэтому мне за него сейчас так тревожно.

Толпа обступает человека всё плотнее, у некоторых людей в руках что-то тяжёлое, явно блестит металл. Оружие? Бородатому сейчас будет кирдык. Если не случится чуда. Ну?

Он встряхивает головой, чёрные-чёрные кудри разлетаются. Красиво! Немного похоже на мюзикл про Иисуса, там, где мой дорогой Ж был Иудой. И там тоже была толпа, сперва восхищённая, потом яростная. Здесь толпе сразу выдают сплошную ярость. Она прямо хлещет из людей. Из глаз, из напряжённых ртов. Звука нет, я не понимаю, в чём обвиняют бородатого. Слишком мрачные лица, слишком очевидные жесты… Страшно, но красиво, как в театре.

Они подступают. Он вскидывает руки и начинает орать в ответ. Стоит и словно держит эту толпу, будто стену выстраивает между ними и собой.

Словами? Криком!

Это песня! Слов я, разумеется, не слышу.

Но только сейчас я понимаю, в чём разница. Люди в толпе – в рубашках, пиджаках, в костюмах и плащах. Редкие женщины в длинных платьях, волосы стянуты косынками. А бородатый – в джинсах и майке, типа папиной с Цоем. Такая же чёрная, с портретом и надписью. Только мой папа выглядит нелепо, а бородатому идёт. Потому что он молодой.

Или он просто очень уверенный.

Он продолжает петь-кричать. За его спиной виден экран. Тот самый, что за заливом. Но канатной дороги не видно. И город тоже не очень похож на нынешний. Домов меньше, они не такие прекрасные. Зато люди смотрят на отражение, сияют, выдыхают, обнимаются… К бородатому певцу подбегает девушка в ярко-жёлтом платье, обнимает его, целует в висок! Он её подхватывает! Кружит. И люди тоже обнимаются, покачиваются в такт. Как на наших религиозных собраниях.

– Как на концерте! – говорит Ларий. Я почти забыла, что он рядом.

Изображение становится не таким чётким. Кто-то встаёт на колени, кто-то пробует вырвать оружие из чужих рук. Это что? Почему?

– Не всё было так просто. Одни меня приняли, другие отвергли, – объясняет Ларий.

– Это были вы?

Тупой вопрос. Я сегодня само очарование, чего уж там. И сама деликатность.

– Да. Тридцать пять лет как с куста.

Мой папа тоже так говорит. Странное выражение.

– Когда я сюда попал, я был не сильно старше тебя. Но я был один, и мне никто ничего не объяснял.

– Поэтому вы мне тоже ничего не говорите?

– Нет. Я предлагаю тебе обо всём догадаться самой.

– Прямо сейчас? – я зеваю.

Получилось не очень вежливо, но это просто так совпало.