Мой путь

Но я не могу писать. Здешний язык знаю, читаю легко, хоть и не так быстро, как у нас. А вот написать ничего не получается, видимо, этот кусочек мозга у меня здесь заблокирован. Но я вообще от руки не люблю писать. Ну как же жалко, что нет мобильного телефона!

А ещё жальче, что я не могу стать невидимой или крошечной. Потому что на рынке на меня все пялятся. Как на слона с тремя ушами. Как вообще непонятно на кого. Я даже не сразу понимаю, что это на меня. Сперва думала, что на маму Толли. У неё внешность… ну, экзотическая, в общем-то. Как у африканки-альбиноса, я тоже первое время изумлялась. Но нет! Дело во мне!

Мы останавливаемся у прилавка, где обычно покупаем мёд. И я спрашиваю, можно ли мне попробовать соты, я их там у нас раньше никогда не пробовала. Ну вот, я попросила чуть-чуть, а человек за прилавком мне их протягивает прямо всю миску целиком. Я думала, надо попробовать и вернуть миску. Но торговец не берёт, машет головой и руками, говорит быстро и неразборчиво, показывая на меня тремя пальцами, как Ларий. Ну, может, торговец попался такой, вот просто добрый. Я хочу отказаться, но Август уже убирает миску в свою корзину. У нас с собой такой плетёный короб на колёсиках, типа тех тележек, с которыми в моей реальности бабушки ходят в супермаркет, мы его всегда брали, когда закупались к празднику.

И сейчас в этот короб вдруг начинают складываться подарки! Яблочки, хурма и персики – штук сорок, наверное, от разных продавцов, такие прекрасные, яркие, сочные. Виноград – я даже не успела его отщипнуть. Мясо и что-то ещё пахучее, кажется, куриная колбаса. Рыба! Солёная и жареная, совсем свежая и маринованная! Копчёная!

Нам это дарят. Это как-то невероятно. Я просто подхожу к прилавку и всё. Иногда случайно смотрю на орехи или на коробку сушёных вишен… а продавец уже в поклоне вручает нам то, на что я посмотрела. Тут что, за вчерашний вечер деньги отменили?

Дурдом!

– Совести у тебя нет, этим сыпешь просто так, а с нас деньги дерёшь!

Я слышу знакомый голос, резкий, скандальный. Узнаю, не оборачиваясь – Тьма явилась! Она как нищенка в метро. Иногда их нет, а потом всё время ходят! Косяками!

Тьма – биологическая мать моей Тай. Старая, противная, эмоционально зависимая тётка. Для таких как она, тех, кто готов получить чужие чувства любым путём, есть особые слова. Фурсишка, людоед. Это как наши наркоши примерно. О них обычно говорят с той же интонацией. И становятся ими примерно так же.

У Тьмы когда-то было двое детей, Тай и ещё один малыш. Я хочу думать, что сестрёнка Тай. И когда этот второй ребёнок умер от болезни, Тьма сломалась. Подсела на своё горе. Потом на чужое. Это случилось задолго до того, как я попала в Захолустье. Эту историю мне рассказала Тай. Немного показала на экране в книгоубежище, но в основном объясняла словами.

Она рассказала, как у её мамы началась зависимость: сперва от чужих похорон и чужого горя, потом вообще от любых ярких эмоций. И как Тьма начала всё время ходить на энергостанцию, а потом просто шататься по Захолустью ловить чужое счастье и горе, связанные с детьми. Как потом их обеих забрали в дом милосердия, Тьму в отделение скорбных духом, Тай в детское. Как она там росла, с разными детьми, но главное, что с Юрой. У них есть общие воспоминания, я их все видела глазами Тай. А Юра мне свои никогда не показывал, даже когда мы с ним были… даже когда мне казалось, что он в меня влюбился.

Это было до того, как у Юры случился приступ. Он произошёл немножко по моей вине, но я не хочу прямо сейчас об этом вспоминать.

Тем более, тут такая движуха. Тьма снова голосит, уже в другом ряду, она отстала от торговки рыбой и немедленно сцепилась с какой-то бабушкой, та тоже скандальная, да ещё и глухая. Вроде бабушка слишком медленно выбирает, другие ждут… Ну, Тьма всегда найдёт для себя повод поругаться. Я даже не уверена, что у неё есть деньги и что она действительно собирается что-то покупать… Если только ей Тай дала, у Тай деньги есть, она работает в книгоубежище… И Тай меня сегодня ждёт!

– Хочешь винограда, капелька?

– Нет, – говорю я.

– Да! – кричит Август.

Теперь он у нас самая мелкая капелька. Он такой, да. Маленький, хорошенький. Глаза огромные и волосы вьются. Такой миленький, если его вообще успеешь разглядеть, он же вертится всё время. А как он оказался в доме милосердия? Кто его родители? Что он уже успел узнать в этой жизни?

– Конечно, мой хороший, купим обязательно, и виноград, и яблоки… Вот мы сейчас пойдём попробуем, – воркует мама Толли.

Она сейчас не мама, а бабушка. Как КсанСанна в моей театралке, нам режиссёр, а своим внукам – бабушка. Мне так легче сравнивать.

– Ты мёрзнешь? – спрашивает вдруг Юра.

– Да не, просто домой хочу! Тут шумно.

– Ну сейчас пойдём, значит… – и Юра разворачивает нашу тележку с коробом. Она чуть не заваливается в лужу, её нагрузили под завязку, столько подарков, с ума сойти! Брызги во все стороны.

– Юра, тебе не тяжело?

– Нет. А тебе точно не холодно?

Улыбаюсь и пожимаю плечами. Кажется, только ему одному до меня есть дело.