Мои путешествия по Сибири

С перевала крутой спуск привел нас в долину речки Успана, принадлежавшей уже к бассейну оз. Байкал, тогда как р. Унгура, впадающая в р. Манзурку, принадлежит еще к бассейну р. Лены. По долине речки Успана мы направились вниз; она оказалась более живописной, чем долина р. Унгуры; склоны ее круче, в нескольких местах на них выступают скалы кварцитов и известняков; эти породы теперь сменили однообразную формацию мелкозернистых граувакковых песчаников и глинистых сланцев, выступавших на всем протяжении долины р. Унгуры, кроме первых верст от ст. Хогот, где видны были еще выходы известняков кембрия.

Мы проехали в этот день вниз по долине речки Успана до впадения ее в р. Сарму, притока оз. Байкал; остановились на ночлег на берегу р. Сармы, где проводники предложили мне пойти с одним из них на ночь в засаду у солонца, т. е. местечка с выцветами соли, лизать которую приходят ночью изюбри, т. е. благородные олени. После ужина, когда начало темнеть, проводник и я пошли на охоту, он со своей сибирской винтовкой, которой стреляют с сошек, т. е. с подставки в виде длинной деревянной вилки, и стреляют круглой пулей, а я с двустволкой, один ствол которой имел небольшую нарезку также для круглой пули. Мы оба могли стрелять поэтому только на небольшое расстояние в 40–50 шагов. Ушли мы недалеко от нашего лагеря вниз по долине реки; засада была устроена за толстым стволом упавшей лиственницы, дополненным набросанными на него ветвями, шагах в двадцати от солонца — маленькой площадки, закрытой кустами с трех сторон. Мы уселись за стволом на траве, стволы ружей положили на ствол лиственницы и нацелили их заранее на аршин выше поверхности солонца, предполагая, что ночью будет темно из-за туч, обложивших небо, так что целиться точно будет очень трудно. Стемнело. Мы сидим молча Страшно надоедают комары, от которых можно только отмахиваться веткой, так как курить нельзя — изюбрь издали почует запах табачного дыма и не подойдет. С трудом высидели часа два без результата и вернулись в лагерь, спотыкаясь в темноте на корнях и кочках мало пробитой тропы.

На следующее утро мы прошли вниз по долине р. Сармы недалеко — до начала прорыва реки через Приморский хребет; последний было бы очень интересно изучить подробнее в этом прорыве, который должен был представлять много обнажений горных пород. Но пройти по берегу оказалось невозможным. Крутой склон, спускавшийся к самой воде, представлял осыпь огромных глыб камня, покрытых мхом, скрывавшим все промежутки между глыбами, так что лошади на каждом шагу могли попасть той или другой ногой в пустоту и упасть с вьюком, рискуя сломать ногу. Противоположный склон имел такой же вид покрытого мхом и редкими деревьями неровного крутого ската. Брести же по руслу реки было невозможно; это русло имело шагов пятьдесят-шестьдесят ширины и дно его было покрыто такими же большими валунами, как и склоны, а в промежутках между ними зияли ямы, глубиной до пояса или в рост человека. На склоне вдоль берега реки не было даже признака тропы и, очевидно, в теплое время года вниз по р. Сарме никто не ездил и прорыв через хребет можно было бы изучить только зимой, выждав время, когда река покроется достаточно прочным льдом, чтобы ехать по нему. Налегке человек мог бы, вероятно, пробраться по осыпям склона, но для лошадей этот путь был недоступен.

Мы остановились в начале косогора этого прорыва р. Сармы, который трудно было назвать ущельем, так как оба склона не поднимались отвесно или во всяком случае очень круто и не представляли скал или больших утесов, а только описанные осыпи, покрытые мхом и редким лесом. Стояли в недоумении — как попасть к Байкалу, и вместе с тем любуясь видом широкой реки с чистой прозрачной водой, сквозь которую ясно видно было дно, покрытое валунами. Сколько миллионов лет, подумал я, нужно было этой реке, чтобы промыть себе это ущелье через высокий хребет, сложенный из очень твердых древнейших пород — гранитов и гнейсов архейской свиты. И эту работу река еще не закончила, продолжала врезать свое русло и перекатывать по нему огромные валуны.