Мой рабочий одиннадцатый

Жизнь без любви — что год без весны.

Туркменская пословица

Глава пятнадцатая,

веселая и грустная, больше о ней ничего не хочется говорить.

К Новому году всегда как-то готовишься. Не то просто ждешь его омолаживающей свежести, не то приходит мысль, что это еще один ушедший год, не то вспоминаются ночи тех, уже давно прожитых новогодий, когда ты был с кем-то и тебе было хорошо, и остались бликами в памяти полутьма, запах елки, перемещение бегучих огоньков на потолке, гром оркестра, лицо той, с кем танцевал, а потом забыл и она забыла... Новый год. Новый. Звон фужеров с шампанским, его колючий, свежий и дрожжевой запах. И еще вспоминается всегда, как шел домой ночью, а вернее, утром, под бессонно горящими фонарями и как было людно на улицах, вроде бы весело, а все-таки устало, и было грустно, оттого что так быстро все прошло и не осталось праздника. Вспоминается и позднее утро. Часов в двенадцать просыпаешься с легкой головной болью, словно бы давящим звоном в ушах и видишь белый снеговой свет в окно и легкое солнце, и понимаешь, что это новый свет и новый день,встаешь немножко разбитый, но радостный, и скоро усталость проходит, а радость остается вместе с легким испугом — ведь год-то едва открылся, и как он примет тебя, что принесет...

Это были воспоминания.

А в школе Новый год наступал раньше на целых два дня. И еще за неделю до новогоднего вечера все здание поступало в распоряжение самодеятельных художников и всякого рода умельцев. Художники и умельцы зубным порошком, пастой и акварелью густо расписывали окна, лепили фольговые звезды, навешивали ватные снежинки, красили лампочки, недостаток сюжетов изобретательно пополнялся. Конечно, появились на стенах и бумажный волк, и заяц и еще какие-то забавные звери и человечки. Руководила подготовкой вечера Тоня Чуркина, избранная нынче уже председателем старостата всей школы, а в помощники ей выдвинулись из моего же класса Алябьев и Задорина. Меньше всего можно было предполагать, что бывший 10-й «Г» станет кузницей кадров для ученической администрации, и, надо сказать, администрация эта работала весьма усердно, взять хоть того же Алябьева, командира ученической народной дружины, которая начисто отвадила от школы всякого рода «свободных художников».

Дни перед каникулами, перед Новым годом в школе рабочей молодежи всегда довольно странные и, пожалуй, хорошие дни. Начиная с двадцатых чисел посещаемость стремительно убывает, но это уже не беспокоит классных руководителей. Все они знают: это не «отсев», просто отлив перед каникулами. Крепкие ученики и середнячки, накопившие оценки по всем предметам, предпочитают лишний раз не рисковать, чтоб не схватить внеочередную двойку, — они спокойны, аттестованы будут, и уже начали свои каникулы. В конце концов, учащемуся рабочему человеку не грех отдохнуть лишнюю недельку. В школу аккуратно ходят только те, кто вообще не привык пропускать ни одного дня, — отличники, активисты вроде Чуркиной, Столярова, Алябьева, и всплывают вдруг из небытия закоренелые прогульщики, лодыри и двоечники, загнанные в школу совместными усилиями классных руководителей и общественности.

Уроков сплошь и рядом уже нет, а только «консультации», когда за партами мается пяток-другой кающихся грешников. Одни нагоняют, учат, третьи сдают на спасительную «трешку».

Класс, где трудились исправляющиеся, напоминал некое чистилище. Математик Аркадий Семеныч, физик Борис Борисович, литераторша Инесса Львовна и обе Нины Ивановны, немецкая и английская, только и делали, что допрашивали отстающих и отпускали грехи.

Но как бы там ни было, а Новый год стремительно близился, и в последний учебный день, точнее, вечер был объявлен новогодний бал.

Я шел на этот вечер с непривычной спокойной радостью — на бал в школу гораздо приятнее идти, чем на уроки. Было двадцать девятое декабря — разгар предпраздничной суеты, и она ощущалась во всем: во взглядах, толкучке на остановках, в переполненных трамваях, не закрывающихся дверях магазинов, в дедах-морозах глядящих из витрин. Люди суетливо тащили елки, то спеленатые кипарисом, то просто торчащие во все стороны.

По утоптанным тротуарам везде лежали елочные хвостики, веточки, похожие на оперение амуровых стрел, просто зеленые иголки, и это было как дорога к новому счастью. К новому счастью. Счастья всегда ждут нового.