Ряд экспериментов показал, что запахи вкусной еды и табачного дыма тоже не вызывают у меня никакого энтузиазма, скорее наоборот. Да и не хотелось мне ни есть, ни курить, ни даже спать. Вообще-то очень удобно, но я начал нервничать: мой разум во весь голос орал, что со мной "не все в порядке".
Тоже мне новость, конечно…
– Кажется, я все-таки превращаюсь в ангела. Какой ужас! – Тихо пожаловался я Джинну.
– Ты ни в кого не превращаешься. Просто ты возвращаешься к себе, Владыка.
– Спокойно сказал он. – Когда-то ты прекрасно обходился без сна и еды – я уже не говорю обо всем остальном! – просто потому, что не знал, что существуют такие вещи как сон и еда… или тебе не было до них дела.
– Хочешь открою тебе тайну, дружище? – Невесело усмехнулся я. – Мне страшно.
– Это пройдет. – Пообещал он. – Когда-то ты вполне обходился и без страха…
– Мне все время кажется, что этот могущественный тип, которого ты называешь "владыкой", только и ждет удачного момента, чтобы сожрать меня с потрохами и остаться на хозяйстве. – Пожаловался я.
– Не выдумывай, ладно? – Покровительственно улыбнулся он. – Никто тебя не "сожрет", даже если очень попросишь… Ты весьма забавно это себе представляешь! Послушать тебя, так выходит, что есть ты сам, и есть кто-то еще – могущественный чужак, претендующий на то, чтобы занять твое тело. Но ты – это только ты, Владыка, и изменить сей факт невозможно. – Отточенным движением старого фокусника Джинн извлек из воздуха колоду карт и помахал ею перед моим носом. – Эту колоду карт можно перетасовать так, что сойдется самый сложный пасьянс, а можно – так, что не сойдется даже самый простой.
Но колода-то всегда одна и та же: четыре масти и пятьдесят две карты. Если что и изменится так это их порядок. Можешь считать, что ты – такая же колода карт, и как раз сейчас тебя тасует очень хороший шулер, вот и все.
– Хочешь сказать, что скоро сойдется даже самый сложный пасьянс? – Слабо улыбнулся я. – Ты здорово все объяснил, но мне все равно страшно…
Наверное ты прав, дружище, и это пройдет, но какое мне дело до этого светлого будущего, если здесь и сейчас – невыносимо!
– Знаешь, я слышал, что люди, которые очень долго просидели в темнице, нередко боятся выходить на свободу. У тебя тот самый случай, Владыка. – Сочувственно сказал Джинн. – Что они с тобой сделали?!
– Кто – они? – Насторожился я.
– Твои тюремщики, или товарищи по заключению – называй, как хочешь.
Просто люди, среди которых ты слишком долго жил. Которые сами слишком долго жили друг возле друга. В отличие от них, тебе очень повезло, Владыка: хочешь ты, или нет, а тебе прийдется покинуть свою темницу. Так уж все сложилось.
– И что является "темницей" в моем случае? – Нахмурился я.
– Вот это. – Прохладный палец Джинна осторожно прикоснулся к моему лбу.
– Знал бы ты, в каком количестве душеспасительных книжек описаны подобные сцены! – Нервно рассмеялся я. – А сейчас ты скажешь, что "дао, выраженное словами, не есть настоящее дао" и шарахнешь меня по голове чем-нибудь тяжелым. После этого сатори я непременно просветлею, и все будет хорошо!
– С чего это я должен бить тебя по голове, Владыка? – Изумленно спросил Джинн. – Неужели тебе это нравится?
– Нет. – Честно признался я. – Просто выпендриваюсь помаленьку, не обращай внимания. Уверен, что эта шутка могла бы понравиться Анатолю, но он уже дрыхнет, как и все остальные… Знаешь, наверное мне просто требуется найти себе какое-нибудь путное занятие, чтобы не слишком отвлекаться на все эти глупые страхи. Может быть, посмотрим твой волшебный телевизор? Узнаем, что новенького…
– Не думаю, что пейзажи опустевших городов поднимут твое настроение. – Нерешительно сказал Джинн. – Насколько я успел тебя изучить, ты не слишком любишь людей, но тебе становится спокойнее, когда ты видишь, что они находятся там, где им полагается: сидят в своих домах, производят бессмысленные действия, именуемые работой, развлекаются, или ходят по магазинам. Тебя это успокаивает, как порядок на кухне хорошую хозяйку, разве не так?
– Все правильно. – Признал я. – Но я и не собирался пялиться на опустевшие города.
Честно говоря, мне уже давно хочется посмотреть на наших будущих противников, да все как-то руки не доходили… Это ведь возможно?
– Наверняка. – Кивнул Джинн, ставя на ковер уже знакомый мне маленький "SHARP", больше похожий на микроволновую печь, побывавшую в руках какого-нибудь древнего художника, чем на настоящий телевизор. – Вряд ли у них хватило прозорливости, чтобы окружить себя непроницаемым туманом…
– Ну, тогда крути кино! – Для того, чтобы выговорить эти слова, мне потребовалось произвести над собой ощутимое усилие – так бывает, когда в отчаянно жаркий майский полдень ныряешь с волнореза в еще по-весеннему ледяную воду: действительно очень хочется, но чертовски трудно решиться.