Мой ребёнок от тебя

– Не согласится – изнасилуем. Сама давай действуй, не теряйся.

– Хорошо. Ну, потерпи же ты, я хочу его дождаться. Так здорово втроём целоваться, да? Двоим уже как-то банально.

– Вы с Лисом два сапога пара. Всё изыски разные подавай.

– Ну, где же он! Венечка! Мы тебя ждём!

Тут в дверном проёме появилась тонкая фигурка с бледным, как у покойника лицом.

– Ребята, развлекайтесь без меня, мне плохо.

– Чёрт! Я же говорил! Помочь тебе?

– Нет, я на диване пойду, лягу. Серьёзно, продолжайте, всё нормально. Просто я птица, пе́репел.

– Вот же блин! Обломинго ты, а не перепел!

– Простите, я не нарочно. Ой, всё, мне плохо, сори!

Боже мой, какое разочарование!

– Он со мной не хочет да?

– Нет же, Ната, не комплексуй. Он крепкое пить совсем не может. Слышала же, я его предупреждал. Ему реально плохо стало.

– Пойти к нему, помочь?

– А чем ты ему поможешь? Проблюётся, отлежится и будет как новый.

– Мне так хотелось, Витенька!

– Я знаю, девочка, ничего, мы его ещё подловим, честное слово, обещаю. Иди, папочка тебя утешит.

Утешение, прямо скажем, слабоватое, как карамелька вместо шоколадного батончика.

Не знаю, нарочно Венечка меня избегает, или вовсе об этом не думает, но постепенно он втянулся в свой прежний сумасшедший ритм, когда домой на несколько часов в неделю забегал. Из «Эксперта» уволился. Работает у своего профессора в обычной городской больнице. По этому поводу Виктор высказался в том роде, что в России «куплено» и «принадлежит человеку по документам» – вовсе не одно и то же. И, видимо, правду сказал, потому, что на базе этой больницы удивительно быстро стал создаваться прекрасно оснащённый онкоцентр. Но Венечка по этому поводу не комплексует, пока ему дают спокойно работать, ничем среди коллег не выделяясь. Не то чтобы вовсе «ничем» но, по крайней мере, не наличием непрошеных покровителей. Работе благотворительного фонда, которым руководит бывшая фаворитка Аркадия Борисовича, и нетрудно догадаться, кто финансирует, он тоже много помогает. Это даёт ему возможность делать больше для некоторых своих пациенток. Кстати, он как-то разговаривал по скайпу с Тамарой, у которой дела стремительно идут на лад, так очень она удивилась, увидев и узнав меня на заднем плане, да ещё с ребёнком. А мы с Венькой сделали вид, что так оно и было. «Не заметили» её изумления. Чем ближе к защите, тем чаще он ночует у своего профессора, готовится. Виктор этого не одобряет, тут я с ним солидарна. Стараемся не оскорблять Венечку проявлениями ревности или низкими подозреньями, но он всё равно чувствует наше напряжение, связанное с его любимым преподом. Тоже вслух не негодует, но делает рожицы. В общем, как-то резко стало ему не до секса. Не то, что со мной, а даже Виктору ничего не перепадает. Выручаем друг друга по-родственному, но оба тоскуем от того, что наше вожделенное солнышко нам не светит. Вернее, светит, но не греет.

Вот кто умеет выбрать удачное время для визита, так это моя мама. Мы Венечку сутками не видим, а она приехала, и пожалуйста – он дома. «Где мама?! Где наша мамочка?!» – громогласно вопрошает она Машку; дочка показывает. «А папочка где?» – Маняшка, улыбаясь во все четыре прорезавшихся зуба, тянет ручонки к Венечке. Маму до сих пор несколько шокирует состав нашей семьи, ещё она недовольна, и это было предсказуемо, что я не состою в официальном браке.

– Ты можешь встать на учёт как мать-одиночка. Тебе будут пособие выдавать.

– Мама что ты говоришь! Какой учёт! Какое пособие! Посмотри, как мы живём.

– Ты здесь никто, чужая тётя, и всё это не твоё. Ты со мной прописана. Придёт туда к нам комиссия: жилищные условия ужасные, мужа нет.

– Ага, и отнимут Машку. Зачем ты мне на психику давишь? Видишь же, что всё в порядке.

– Ната! Третий лишний. Слышала такую поговорку?

Хотела я ей ответить афоризмом дядюшки Антуана, но ведь не поймёт. Спросила как-то, помнит ли она Караваевых? – Мама сделала вид, что не понимает, о ком я говорю. Стараюсь не придавать значения её поджатым губам и холодно сказанному на прощанье «всего хорошего». Венечка относится к моей матушке с большим пиететом. Мой ропот на неё воспринимает как кощунство. Аркадий Борисович прав, у него на сердце незаживающая рана оставленная смертью матери. Никак не могу постичь, в результате каких генетических причуд я оказалась похожа на ту, о ком до сих пор страдает мой мальчик. Неужели она так и останется единственной женщиной, которую он любит?

Мы с Машкой пару раз по приглашению навещали Аркадия Борисовича. В одно из таких посещений я расхрабрилась и попросила показать мне её фотографию. Дома, перед Венечкой, у меня не достало на это смелости, а рыться, искать тайком – не хочу. Видимо, Аркадий Борисович тоже до сих пор дорожит этой женщиной, потому, что фотография нашлась почти моментально. Это оказался хороший студийный снимок с маленьким рыженьким мальчиком на руках. Какие умненькие, внимательные у него глазки! И уже такие печальные, словно предчувствует. А женщина, ну, что же, действительно, сходство есть. Но я, всё равно, другая.

– Как вы её находите, Наташенька?

– Красивая.

– Как вы́?