Мой роман со Стивеном Кингом. Тайные откровения

А вскорости уже оратор толкует за американскую субмарину и русскую пропаганду, а сам – хотя в смокинге и рубашке с бабочкой, но уже без брюк и даже без трусов, правда в лаковых туфлях с носками… а в ногах у него сидит на корточках и в босоножках от Коко Шанель дама Высшего Света и полегоньку присасывается к пока ещё висячему синевато-коричневатому дружку, а свободной рукой шарит у себя между ног.

Узкая строгая юбка сдвинута вверх на талию, а рука просунута в шёлковые полупрозрачные трусики.

И рядом с его блестящими, как рояль, туфлями – скучает её бокал шампанского, разумеется, со следами красной помады.

А вокруг – парочки, все невозмутимо беседуют на темы общества и морали, политики и культуры, не забывая упоминать об утренней цене за нефть – а баррелях, конечно, или падение индекса Доу Джонса.

Сама я обязана была просто стоять среди них в роли подставки для шампанского, или передвигаться по залу с подносом, который постоянно подменяли на свежий с наполненными бокалами. Мне разрешалось стоять в стрингах – такие трусишки, тонкие, врезаются в задницу, – в обычной жизни я такие не ношу, предпочитая традиционные. И выступать без лифчика я тоже отказалась, возражая молча, но супер-упёрто. Выдали вполне красивый. Если хотели, чтобы я держала поднос, а не собственные грудные железы – пришлось уступить.

* * *

Опять очнулась.

Меня приковывали к стене.

Огляделась, окон не было, – подвал. Пол выложен плиткой, но не холодный. С подогревом. Архангел в халате надевал на запястья наручники, прикованные цепями к кольцам в стене.

– Не такие и тяжёлые, подумать только – подделка, – отметила я про себя, точно такие показывают в фильмах. И в который уже раз почувствовала себя внутри кино.

Ну что ж – по какой-то причине: я важная птица, потому теперь будут держать в наручниках. И мучают, вероятно, чего-то добиваясь. Чего именно, я по-прежнему не знала.

– Проснулась? Молодец! Будешь теперь сидеть здесь. Пока не подберём тебе другого подходящего местечка. Завтра приедут гости, будем веселиться. Надеюсь тебе понравится, – он однозначно издевался.

Я промолчала.

Странно – болтливая не просто сильно, но прямо сказать не в меру – я уже давно привычно и без труда молчала. Все диалоги, или вернее – монологи происходили внутри, но не так, как обычно, а как-то отстранённо – не отдельными предложениями, но как будто сразу панорамным охватом: названием картины. А следом, увиденное панорамно – как будто дополнительно проговаривалось, дробясь на предложения.

Без понятия, зачем это и для кого. Но проговаривала, разумеется, мысленно.

Например, мужчина сказал что-то издевательским голосом, и оно ответилось, откликом внутри – как бы без слов: Не дождёшься. А потом прояснила: Не запугивай. Я боюсь не тебя, а другого, который приезжал чужой. Который бил. От него мурашки по телу. А от тебя только гнусные гадости.

– Не холодно тебе, вон маечка задралась, весь живот наружу заголила. Ты уже не детка, наверно стыдно с голым животом перед мужиками? И без трусиков. Не привыкла, наверно, без трусов-то?

И снова название панорамы: Не привыкла. А следом: Что ж ты, скотина, снял трусы-то? Нюхаешь их что ли? И майку мерзкую где-то нашли, гады вы все… Но я потерплю. Мне ещё силы нужны…

А он снова:

– Не идёт тебя спасать твой Гулливер? Ему приказали, он и выполняет, как собачка. Велят тебя бить, так и будет бить, как миленький! А на другое даже не надейся, – как будто обрадованно тянет свою линию Гадкий.

В ответ: Дрянь. А вдогонку: Убивать будете, сразу придёт.

– Но ты сильно не бойся, убивать тебя пока не будут, для другого подготавливают. А ты сиди пока тут, я поесть принесу, – и ушёл, проверив, хорошо ли закреплены наручники.

Вернулся с какой-то мазнёй-кашей и стал с ложки совать мне в рот: сам суёт, а сам будто радуется, что не могу подтереть вокруг рта, руки-то за спиной, да так и сижу, как свинья, вся в каше. Чувствую кашу на коже, и на подбородке нависло, стекает. Противно, но приходится смиряться.

И ем, пока он ложку в рот заносит – нарочно, чтобы измазать, и чтобы в горло попадать ложкой, вдруг вырвет… Стыдно, а терплю. Это ему очень нравилось. Оставалось только свободную руку в штаны запустить… У них тут это дело в порядке вещей.

Так, сама ела и вспоминала одну из сцен, одну среди прочих из этого нескончаемого сюрреалистического кино.

Собрались человек пятнадцать гостей, расселись по стульям, как в театре – в два ряда. Для меня посреди «зрительного зала» огородили небольшую площадку вроде арены-загончика для скота. И всю площадку залили жидкой грязью.