Мои рыжий дрозд

Она молча проглотила кусок яблока, который все еще продолжала держать во рту, и молча посмотрела на него. Потом встала, подошла к буфету, взяла бутылку и, не произнося ни слова, наполнила до краев его стакан. Гилли подошел к ней.

— Ну, вспомни, вспомни росу на траве, вспомни, как гуляли мы по этому саду, когда все яблони цвели, или, наоборот, осенью. Помнишь, ветки висели низко, мы рвали яблоки и ели. Помнишь? А помнишь то поваленное дерево? Мы часто сидели на нем.

— Патрик, — еле слышно прошептала она, — Патрик, это все какой-то бред. Ты же умер. Это час моей смерти? Я сейчас должна буду пойти за тобой туда, откуда уже не возвращаются? Я готова!

Он взял ее за руку.

— Салли, милая, мы оба живы. Все только начинается. Не спрашивай сейчас меня ни о чем, обещаю, расскажу все тебе потом. Это просто невероятная история! Я — единственный человек на земле, который не рожден женщиной, а сделан искусственно из разных отходов. Я как будто получил в подарок еще одну жизнь, понимаешь?

Она улыбнулась:

— Видать, суждена тебе какая-то необычайная судьба, ты просто обязан стать великим человеком.

Гилли покраснел:

— Ты опять, опять начинаешь смеяться надо мной! Как тогда… — Он поднес к губам стакан вина и выпил его большими нервными глотками. Салли задумчиво посмотрела на него:

— Раньше ты столько не пил… И вообще, в твоем возрасте лучше пить поменьше.

— В каком именно возрасте? — Они оба засмеялись. — Я теперь стал совсем другим. Я теперь ничего не боюсь.

Она кивнула.

— Конечно, ты был совсем не таким… Знаешь, надо было тебе шестьдесят лет назад пить побольше.

— Да, верно, чтобы тебе напоминать твоего отца!

— Ну, до него тебе все равно было бы далеко. Но, знаешь, я тогда тоже была дура.

— Ты не могла вести себя иначе. Я бы просто не стал тебя слушать. Как ты могла удержать меня? Может, тебе надо было попытаться разыскать меня позже…

— Ну вот еще, — она по-детски задорно пожала плечом, — стану я за тобой бегать! Я просто ждала тебя и знала, что ты вернешься.

— И я вернулся…

Они были вместе. Как шестьдесят лет назад.

Потом они сидели в креслах у камина, и он рассказывал ей, как умел, обо всем, что случилось с ним, о своей прежней жизни, о новом существовании. Она слушала, переспрашивала, кивала, смеялась, ужасалась. Они были вместе. За окном сумерки постепенно спрессовались в плотный лиловый мрак. Гилли понял, что ему уже давно пора быть у себя в кровати, и встал.

— Ой, уже так поздно. Мне пора.

— Ты уходишь?

— Я не могу у тебя остаться. — Они оба смутились. — Нет, я не в том смысле. Я… Это еще рано… Салли, я сам не знаю, что я несу, но думаю, мне лучше уйти. Мне ведь только четырнадцать…

— Да и мне не двадцать, — она горько усмехнулась.

— Я приду завтра, как только смогу.

— Иди, уже поздно, будь осторожен. — Она мягко подтолкнула его к двери. — Иди!

Он поцеловал ее в угол глаза и быстро вышел.

Салли вернулась в комнату. На блестящей поверхности столика — огрызок яблока. Она медленно взяла его и стала жадно впиваться в него зубами, пытаясь вновь почувствовать этот кислый вкус юности и любви. Но яблоко стало горьким и вялым. Оно оказалось таким горьким, что она заплакала.

Вытерев слезы, она села в кресло и закрыла лицо руками.

Теперь надо все продумать, на этот раз она не позволит ему идти на поводу у его бредовых идей. Что бы он там ни говорил, а это все тот же ее Патрик, и доверять ему одному их общую судьбу она просто не имеет права. «Тут надо что-то придумать», — сказала сама себе Салли Хоулм и сосредоточенно зажмурилась. Когда она открыла глаза, в ее голове мерцал тщательно продуманный, но все-таки еще не очень реальный план действий. Итак, она идет к доктору Макгрене, уговаривает его сделать ей такую же операцию, встречается с Гилли уже в новом облике, а дальше все ясно, они, когда подойдет время, поженятся, у них будут дети в неимоверном количестве, и яблоневый сад гостеприимно откроет им всем свои ветви, он ведь по-прежнему принадлежит ей. И дом… Надо, конечно, его как следует подремонтировать…

Проскользнув в спальню, Гилли быстро разделся и юркнул под одеяло. Ему хотелось скорее окунуться в свои мысли, попытаться разобраться в том, что произошло сегодня, подумать, что им делать дальше. Ведь должен же он, черт возьми, на этот раз оказаться мужчиной и не идти на поводу у собственных бредовых идей. Надо что-то придумать… Он услышал, как в ногах его кровати тихо вырос Бродяга, но разговаривать с ним не хотелось. Постояв какое-то время, Бродяга повернулся и пошел к своей кровати.

— А что-то мы давно ни с кем интересным не общались, — раздался в темноте голос Михала, — я бы не отказался посмотреть на Мерилин Монро, причем лучше в голом виде. А, Бродяга, ты как на это?