Мой Север

Идут шестые сутки, как наше Посольство убыло из Люцера. Убыло «с победой». С Дитмаром XIV договорились, что его дочь, принцессу Конрадайн, привезут в Волин осенью, в чертог листопад.

Я почти все время валяюсь в каюте, как, в принципе, и сейчас. Есть, о чем подумать, да и восстановиться после ранений надо нормально. С дыркой в плече организм справился «на ура». Когда приводил себя в порядок на борту «Жемчужины», увидел, что из раны вышла занесенная туда стрелой грязь, а утром на месте раны обнаружил свежий шрам.

Я что, на войну ездил? Такое впечатление, что на войну, а не в Королевском посольстве поработать, хоть и «пугалом». Чуть не грохнули несколько раз, дополнительными шрамами «разукрасился» так, как редко в каком военном походе бывает.

С рыбаками, доставившими меня на борт «Жемчужины», я честно расплатился, не пришлось даже посылать посыльного во дворец. На корабле мы всегда стараемся держать определенную сумму, кто-бы ни был назначен главой похода.

Это заведенное испокон веков правило часто выручает, когда возникает нужда в неожиданной оплате. Да и плановые траты всегда присутствуют, как те же портовые сборы или необходимые закупки продовольствия при долгом путешествии. Поэтому в каюте шкипера есть сундучок с судовой казной.

Так вот, когда мне помогли подняться на борт и я расплатился с рыбаками, то, наплевав как выгляжу со стороны, скинул с себя полностью испорченную одежду и обувь, обмылся забортной водой и завалился к себе в каюту.

Больше я из каюты, до выхода Посольства в обратный путь, не выходил, так как опасался очередного покушения. Если на меня покушались в центре города, почему не могут сделать этого в порту?

Предупредил команду, чтобы до завтрашнего прибытия оряховских дружинников скрывали от посторонних мое присутствие на борту, перекусил, что по команде Блума мне матросы притащили, и заснул. Без излишних переживаний и сновидений. Наверное, вымотался в конец.

Ранним утром меня разбудил гомон моих дружинников, прибывших на корабль. Пришлось вылезть из своей «берлоги». Блум тут же подошел и доложил об окончании погрузки и готовности струга к выходу.

Приятно было видеть, как обеспокоенные лица моих людей светлеют при виде меня. Правда, Матей смотрел так осуждающе, что пришлось звать его в каюту для прояснения ситуации.

Мой паж, как только меня увидел, осветился улыбкой и, «прилипнув», не отходил ни на шаг. Пришлось и его с собой брать, тем более, я всё равно его в каюте собирался размещать. Он заодно и все мои вещи, и вооружение к нам затащил.

Единственное, перед тем как снова закрыться в каюте, велел послать вестового к графу Эмери тер Хетск с сообщением, что я нахожусь на борту и готов к убытию.

Наконец, получилось нормально переодеться, а то, после того, как вчера выбросил испорченную одежду, ходил голым, завернувшись в покрывало и косплея римского сенатора на минималках.

Затем дошло время и до рассказа, где я в общих чертах рассказал Матею и Агро о своих приключениях за прошедшие сутки. Командир моих тяжелых кавалеристов во время всего рассказа хмурился и досадливо сжимал кулаки, зато молодой Кедрик — смотрел с мальчишеским восторгом.

Все-таки, вызвали к главе нашего Посольства, куда пришлось идти, надев броню и под усиленной охраной. Доложил графу, что убывал с частным визитом по приглашению рода Слотен в их загородную резиденцию, а на обратном пути подвергся нападению.

Проводить нас в путь пришла целая делегация от Дитмара XIV. Мне опять пришлось выходить на люди, теперь уже облачаясь в обычную одежду. Назло возможным наблюдателям от графа Везер, нацепил на пояс полуторник.

У меня они успели «крови попить», пусть теперь у них «пуканы взрываются». Но никого из родов Везер и Слотен среди провожающей делегации не увидел. Ну, или я просто не знал их в лицо.

Вышли из порта только к обеду, и я ушел в каюту. Не хотелось послужить мишенью для какого-нибудь особо одаренного лучника. Дырок на моей шкуре и так достаточно. Завалился на кровать и призадумался, мне все больше не нравился вчерашний случай с засадой.

Чем больше об этом думал, тем больше этот случай не нравился. Ладно, я сглупил, повел себя, мягко говоря, необдуманно. Но я в отношениях с женщинами всегда был склонен к эскападам и риску.

Не готов спорить взахлеб, как жить правильнее, но вот, что скажу: когда годы стали подбираться к полтиннику, то самыми яркими и приятными воспоминаниями о прожитой жизни оказались рисковые приключения с женщинами, буйные похождения с друзьями молодости, успехи дочери и сына (когда он еще был здоров) и, как ни странно, тяжелые испытания на военной службе.

Вот такие воспоминания грели душу, когда, под настроение, я мог вечерком поностальгировать со снифтером* виски или стаканом дистиллята, выдержанного пару лет в дубовом бочонке или настоянном на кедровых орешках или вишне.