Мой сосед Владимир Путин. Разговор по душам

На то есть, говоришь, канал «Культура»? Однако умелыми действиями твоих технологов он превращен в резервацию. Ведь обывателя уже приучили: все ценности должны быть прежде прорекламированы. И это надо, пусть и увы, необсуждаемо учитывать! А кто должен позаботиться о провозглашении ценностных адресов? Твоя идеологическая служба (если она не подлая), твои министры культуры и просвещения (если они достойные из достойных). Но кто должен дать им регулярный прямой эфир с обратной связью? Все опять на тебе сходится. А если ваша задача как раз противоположна, это как раз и есть подлая задача. Ваша коллективная подлость в том, чтобы человеку с его изначально великим потенциалом умственного, культурного развития, пусть у каждого и свой потолок, предложить уровень чуть выше плинтуса. Чтобы вы сами ощущали себя повыше.

У тебя пока еще есть электорат, но лично у меня — человековедческий диагноз: политиканское усугубление в тяжелой форме, берлусконизм 4-й стадии. А это хуже гражданских статей и некоторых уголовных. Не удивлюсь, если и кое-что серьезное за тобою водится, но по мне и этой разборки достаточно. Вот если бы ты оставался директором ФСБ или замом президента по изготовлению документов, у меня не было бы ни охоты, ни материала выносить тебе столь очевидный вердикт. Тяжело виновен. Лечению не поддается. Только удаление из власти.

* * *

Но ты все же погоди, Путин, — пока больной теплый, с ним еще можно работать.

У питерского юмориста Кости Мелихана есть монолог, который он читает казенным голосом фармацевта. «Если у вас заболела голова, возьмите полтаблетки анальгина… …Правда, могут возникнуть небольшие осложнения. Тогда возьмите… Но и тут…Тогда попробуйте…» — в общем, весь монолог на этом и построен. Проблемы от применения лекарств и способы избавления от их побочных действий идут по нарастающей. Это как бы ведомственный монолог для медиков. С беспробудным унынием перечисляются последствия «корректировок»: озноб, аллергия, абдомиальные боли, волчанка, рожа и пр. Публика начинает хохотать. А когда в конце звучит слово «смерть» («надо немедленно применить…» — и озвучиваются самые мощные средства скорой помощи, но в качестве предостережения звучит фраза: «…Правда, в большинстве случаев может наступить смерть…»), следует самый мощный взрыв хохота. Публика в ауте. И вроде бы все. Но эстрадник продолжает свой неумолимый монолог, и вот тут как раз звучит фраза: «Но пока больной теплый…».

Головная боль народа, Путин, по случаю твоего присутствия в президентах, началась с полтаблетки анальгина. Правда, даты наступления у всех разнятся, некоторые и посейчас уверены, что у них еще не наступала. У меня началась, и я уже говорил, сразу, как только тебя показали в качестве будущего кормчего. Причем я еще не знал, что ты понагонишь во власть когорту своих друзей и напоганишь коррупцией в своей управленческой вертикали. Я лишь надеялся, что успею тихонько дожить свою жизнь, никак с тобою не соприкасаясь. Не получилось — ты достал. И потом, два года уже как у меня восстановилось потерянное на 10 лет литературное здоровье. И даже, вообрази, в кончиках пальцев память восстановилась, чтобы сцеплять на клавиатуре слова…

В начале разборки я назвал тебя смердом. И пусть все мы смерды, но иным приходится напоминать. Сейчас не о плоти, а о смердении мыслей. У большинства пересидевших, тем более, ограниченных и недалеких властителей в мозгах заводится паранойя непогрешимости. Настоящий политик, с натуральным значением этого слова, не вульгарным («Раз борется за власть — ага, политик!», «Раз не хочет выпускать ее из зубов — ага, сильный политик!»), настоящий, живой политик с широкоугольным видением мира, пришедший во власть в результате честного соперничества победителем, а не вытащенным за воротник 3-процентным цуциком, — он помнит об этой опасности, узнает мнения о себе анонимно, набирается мужества уйти с высшей политической арены вовремя и помогать Отечеству знаниями, советами (вот тут и будет проверка на вшивость) и, если угодно, показаниями, уже не имея регалий.

Горбачев с Ельциным, к примеру, в этом смысле антиподами оказались. Первый остался преданным поприщу, поумнел — ах, как он круто поумнел, потеряв власть! Уже через пару лет с приятным изумлением я слушал его в Доме литераторов. А вот второй заделался вип-зрителем теннисных междоусобиц; как ответственный за тебя, ни разу тебя публично не одернул (приватное буньканье себе под нос не в счет), не решился высказаться в прямом эфире; хотя, кажется, и сам был не рад, увидев, какого волчару втащил во власть, и поняв, что уже не оттащить.

Такая же пенсионерская мертвечина и от тебя изойдет, как только тебя «уйдут», если не уйдешь сам. Тебе и сейчас сказать нечего, ты уже смердишь уверенностью, что не совершал ошибок. Не родив новой демократии, ходишь на дни рождения преданных тебе и тобою же порожденных коммерческих хмырей вроде Эрнста. Но интеллектуальный эпилог тебе патологоанатомы задолго до физической смерти напишут.