Мой сталкер

– Я так боялась, что папа может увидеть это. У него бы случился второй инфаркт, точно знаю.

– Когда ты рассказала папе?

– Я ему не рассказывала, он сам увидел синяки на мне. Сначала я думала, что скрыть следы побоев несложно, но синяки же не сразу проявляются. Сначала это были просто бледные пятна, которые потом налились. Где-то несколько дней я замазывала руки, ходила в длинных кофтах в жару, но как-то вышла ночью в футболке, и он увидел огромные черные пятна на моих руках. И связал это с моим поведением. Сначала папа жутко кричал, а потом плакал.

А я не понимала, от чего плакал – от стыда?

Ведь зачем нужна такая дочь? Такая грязная. Б/у.

Даже машина у папы новая в такие непростые для страны времена, а дочь – б/у.

Мне омерзительна грязь, которая на мне.

– Когда с девушкой случается подобное, есть одна сложность – кроме, конечно, того, что нужно это пережить. Нужно ли рассказывать родителям? Мне кажется, я прочитала сотни тысяч историй других девушек. И всем им было хуже, чем мне. Просто потому, что у них не было таких отцов, как у меня. Они писали, что родители им не верили, что виноваты сами. Одну девочку домогался родной дядя – когда она рассказала это бабушке, та приказала ей заткнуться и не придумывать. Обозвала ее разгульной девчонкой, ты представляешь? Родная бабушка.

Андрей внимательно слушает, а у меня уже не хватает сил, чтобы говорить спокойно.

– А я им смерти пожелала. Всем троим.

– Я убью их.

– Не убьешь.

– Увидишь.

Кроме нас, на пляже сидит парочка старичков и ребята с собакой, бегающей вдоль пирса. Андрей резким движением кладет меня спиной на плед. Нависает надо мной. Проводит большим пальцем по щеке. Убирает остатки недавних слез.

– Принцессам нельзя плакать.

– А что можно?

– Целовать принцев.

Андрей тянется суховатыми губами к моим, скользит рукой к бедру, другой прячет пряди мне за уши, так осторожно, будто боится вырвать волосок.

Момент нескончаемой радости все-таки проходит, потому что короткий звук телефонного уведомления прерывает нас. Не спрашивая, Андрей берет мой телефон, который валяется справа от нас. Внимательно вчитывается в сообщение.

– Блин, как же он меня достал. Если я сломаю ему челюсть, он перестанет с тобой общаться?

– Вообще-то это мой телефон.

Ненавижу, когда без спроса берут мои вещи, а Андрей с читает это чем-то само собой разумеющимся, как будто я – его собственность, и он должен контролировать каждый мой шаг. Не первый раз уже позволяет себе подобное, но если до этого мы оба старались сгладить ситуацию, то сейчас хочется объяснить ему, что мне не нравится такое поведение.

– Не читай мои сообщения, пожалуйста. Я же твои не читаю.

– На, читай. – Достает телефон из кармана и протягивает мне.

– Не буду.

– Потому что не хочешь, чтобы я твои читал?

– Тебе не стыдно поднимать эту тему? Особенно сейчас. Ты прочитал обо мне достаточно. Прочитал, не спрашивая, без разрешения. И хочешь продолжать контролировать меня?

– Хочешь поговорить об этом? О том, что я проявил инициативу? О том, что влюбился? Хотел защитить тебя?

– Я говорю не об этом.

– Именно об этом, золотце. Извини, если я такой дебил, переживаю, что любой гондон может с тобой…

– Может со мной?

– Я недоговорил.

– Я дослушала.

– Успокойся, я же забочусь.

– Мне жаль, что хоть и не по моей вине, ты, как и большинство других парней, всегда будешь видеть во мне шлюху, с которой может переспать любой желающий. Только потому, что меня пятнадцатилетнюю изнасиловали.

– Лизуш…

– Не называй мое имя. Я домой. Там меня никто не изнасилует.

– Я отвезу.

– Не надо. Извини еще раз за то, что позволила себя изнасиловать. Но я не виновата в том, что было в прошлом. Я не виновата в том, что из меня сделали вещь, которой я всегда буду.

Голос дрожит.

Больнее всего не то, что со мной сделали.

Больнее всего то, что во мне видят девушку, которая позволила с собой это сделать.

– Видимо, для тебя тоже.

Глава 13

Примирительная переписка

Не жива я и не живу.

Не жива как целостная личность.

Есть я – взрослая.

Есть я – ребенок.

И в жизни все настолько неизменно, что каждый раз внутренний ребенок страдает от меня внутренней взрослой. Разве забитый внутри ребенок был готов к тому, чтобы меня лишали девственности против моей воли? Засовывали пальцы, раздвигали ноги и разрывали одежду, как какие-то звери?

Если бы все это сопровождалось лишь эмоциональной болью… Но я навсегда запомню остро режущее ощущения, словно тебя протыкают ножами, снова и снова. Хорошо наточенными ножами.

В момент, когда жизнь пытается тебя уничтожить, вспоминается все – и вечно лезущий со своими советами отец, и хороший мальчик, которого ты постоянно отвергала, и каждая протянутая попрошайкой рука. Тебе хочется вернуться в любой момент твоей жизни, потому что нет ничего хуже, чем то, что с тобой делают.

Возможно, я погорячилась и некрасиво себя повела с Андреем. Нечего оправдывать себя, просто… Глупо даже надеяться, что какой-то парень может забыть о подобном, что бы там папа ни говорил.

«Для настоящего мужчины это ерунда».

«Никто на это даже не посмотрит».