Мой старший брат Иешуа

Иешуа приподнялся. Мария держала его за руку. Она так крепко вцепилась в его руку, что остались следы. Он дрожал. Ей показалось вдруг, что сердце его не бьется – настолько холодным стало тело. Молчание, сравнимое разве что с громом, наполняло зал. Наконец Иешуа смог выпрямиться. Масло катилось по его лицу, как кровь из открытых ран на лбу. Потом он поклонился и медленно сел.

Пути назад не было.

Девушка эта, Мирьям, была одной из двух сестер строителя Элиазара ха-Хазора, того, под чьим началом Иосиф и Иешуа строили шлюзы в Великой долине. Напомню, что строительство это затеял Антипа, дабы урожаи в этой плодороднейшей долине собирать не два, а три раза в год, как то делают крестьяне Междуречья. Элиазар был первый, кто осмелился обратить внимание четвертьвластника на подъем соли из глубины, и предложил многое построенное разрушить, а что-то перестроить иначе. В результате Элиазару пришлось бросить дом и имущество и бежать туда, где гнев Антипы не был столь грозен; увы, престарелые родители его не перенесли тягот странствия; сам же Элиазар с двумя сестрами приобрел наконец маленький домик неподалеку от Иерушалайма, на обратном склоне Масличной горы, в Бет-Ханане, и постепенно занялся привычным делом – строительством; в частности, он был распорядителем-тысяцким при постройке пилатовского акведука.

Иешуа, бывая по делам в Иерушалайме, обычно останавливался в этом маленьком, но очень уютном доме. Я не сомневаюсь, что младшая сестра, Мирьям, воспламенилась к нему и строила планы.

Когда же ушей Элиазара достигли слухи об обретении царя и когда он вдруг понял, что с этим человеком он неоднократно делил хлеб и кров, то и сам Элиазар, и его сестры, не сговариваясь, стали самыми деятельными помощниками Иешуа. В первую очередь, конечно, это был низменный и необходимый сбор денег, а кроме того, прием и направление по назначению идущих людей, разъяснение целей – и множество других мелких необходимых и неописуемых дел. Когда Иешуа входил в Иерушалайм, Мирьям и Марфа кормили целых три апостолона, разместившихся в окрестностях Бет-Ханана…

Чем объяснить самовольство Мирьям? Да и было ли то самовольством? Может быть, она, как безнадежно любящая женщина, решила помочь любимому человеку, который, по ее мнению, слишком долго колебался, чтобы сделать последний шаг? Или – не буду ссылаться, от кого я это услышала, и допускаю, что это лишь злая придумка, – Мирьям сказала, что пусть уж он скорее станет царем, потому что у царя может быть и две жены – понятно, намекая и на Ирода, и на Антипатра. Может быть, она могла держать эту мысль в глубине сердца, но никогда не сказала бы вслух…

Когда я вернулась – через три седмицы после обручения и помазанья – от Иешуа все еще исходил знакомый с детства запах, запах того волшебного бальзама, который не один раз спасал жизни и ему, и мне.

И в день, когда я вернулась, не найдя следов и ничего не добившись, вся черная, в слезах, прибежала Марфа…

Меня терзали злые предчувствия, настолько злые, что хотелось что-то с собой сделать, как бы содрать коросту. Я многое узнала за этот месяц о Шимуне Благодатном, слишком многое, чтобы увидеть, что Иешуа ступает след в след за ним – и непонятно, что можно сделать, чтобы эту кару судьбы отменить. Уже начала разбредаться и самовольничать армия…