Мой сумасшедший папа

Девушка села в кресло, рядом с Опарышем, и тут же закурила.

– Та-ак… – повторил Опарыш. – Мы зашли после длительного научного заседания – выпить кофе, а ты что здесь делаешь? Ты же должен быть на даче?

– Дела у меня… – нехотя ответил Чёрт. А сам подумал: «Вот бы и тащил аспирантку к себе домой на чашку кофе и на бутерброд с икрой».

Опарыш был ужасно зол, усы его агрессивно топорщились, серые, стального цвета глаза хищно блестели. Он отвечал младшему брату взаимностью – вечно Ребенок, как кость в горле.

Аспирантка Лена выжидающе наблюдала за Опарышем.

– Значит, так… – Опарыш взглянул на часы. – Сейчас без пятнадцати минут одиннадцать. Через пять минут ты отсюда слиняешь. К бабке. Понял?

– Не понял. – Чёрт подтянул ноги к животу, уперся локтями в подушку. – Пошевели извилиной: ночь, бабка перепугается, если я ввалюсь…

– Ничего, бабка у нас железная. Еще и не то видела. Давно ты уехал с дачи?

– Не важно.

– Ладно. Давай вставай. У тебя пять минут, – решительно отрезал Опарыш и для верности опять посмотрел на часы.

Чёрт был вконец измучен своим неослабевающим страхом, нерешенными вопросами. Он обессилел. Ему ничего-ничегошеньки не хотелось, но он по привычке продолжал ругаться с Опарышем. Так установилось годами, так они привыкли общаться – зло, непримиримо, подкалывая друг друга.

– Это у тебя пять минут, – пробурчал Чёрт. – Я в своей квартире, а ты… с Леной… Веди ее к себе домой.

Скулы Опарыша закаменели. Он сжал подлокотники кресла побелевшими от напряжения пальцами.

– Тебе где родители велели быть? У бабки. Езжай к бабке.

– К бабке я поеду, когда захочу. Кстати, кофе в квартире нет. Ничего нет, кроме плавленого сырка.

В продолжение их разговора волоокая аспирантка то и дело закатывала глаза, шумно вздыхала, наконец резко вскочила:

– Пойду!

– Ленка, стой! – рванулся Опарыш.

Но она уже была в прихожей, натягивала плащ, крутила колесико замка.

– Нет, нет, не проси, – тихо, сердито говорила она Опарышу.

Чёрт слышал, как они в прихожей еще повозились немного: видно, Опарыш удерживал аспирантку за руки, пытался снять плащ, но она оставалась непреклонной. Дверь щелкнула, они выскочили на лестничную площадку. В квартире снова воцарилась тишина. Чёрт устало откинулся на подушки софы: он знал, что Опарыш вернется.

Посадит аспирантку в такси и вернется, чтобы набить ему, Чёрту, морду.

Чёрт отыскал свою сумку – она валялась в прихожей на куче старых газет, – а в сумке нашарил любимый нож. Снова вернулся на софу – насиженное гнездо (или логово?), – сунул нож в складки пледа. Он будет защищаться до последнего! Хватит с него унижений! Кому-кому, а Опарышу он не уступит. Он пригрозит Опарышу, что пожалуется родителям, что напишет письмо на Опарышеву престижную работу. И почему это Хэнк, Лора и Тортила считали Опарыша добрым? Потому что он им уступал в разные моменты жизни? Дураки, он уступал им в мелочах или когда надо было что-то выклянчить, поиметь. Опарыш непреклонен в тех случаях, когда ему позарез что-то приспичило. Вот его женитьба на испуганной идиотке. Ведь ничто не могло поколебать решения Опарыша: женюсь – и всё. А где теперь эта великая любовь? Аспирантка в одиннадцать вечера, кофе они пришли попить… Рассказывайте кому-нибудь поглупее этот скороспелый бред…

Так он размышлял, сидя на софе.

Дверь снова открыли. Чёрт услышал, как множество ног входит в квартиру, ироничный голос Опарыша приглашает:

– Входите, входите, он жив-здоров. Входите, ребятки.

Ловушка захлопнулась: Опарыш привел с собой команду.

Они уселись в кресла и прямо на ковер: Опарыш, Эльза, Панок, Гиви. Козлова и Горохова, видно, оставили внизу, на стрёме, или попросту отпустили ночевать по домам.

Эльза была в своем черном кожаном костюме и кепке с длинным козырьком. Чёрт еще не видел Эльзу в кепке, плотно обтягивающей небольшую тыквообразную голову. Пышные волосы улетучились. Без своего роскошного облака Эльза походила на трущобную девочку, только что перенесшую тиф.

Все молчали. Чёрт держал похолодевшую ладонь на гладкой ручке ножа, скрытого в складках пледа. Если бы они сейчас включили люстру, то увидели бы, что лоб его покрыт крупными каплями пота.

– Итак, – сказал, улыбаясь безмятежно, Опарыш, – вечер встречи объявляется открытым.

– Чего надо? – хрипло, незнакомо сказал Чёрт.

– На тебя посмотреть, – ответил Панок.

Чёрт молчал. Голова у него кружилась, перед глазами плыли круги.

– Неужели ты нас испугался? – Эльза нервно засмеялась. – Мы же добра тебе хотим, Чёртик. А ты спрятался. На улицу не выходишь, свежим воздухом не дышишь, старых друзей забыл.

Чёрт уже не чувствовал свою ладонь – будто она и рукоятка слились воедино.

– У тебя кушать-то есть, Чёртик? Небось голодный сидишь третий день. Нельзя так к себе относиться. Заскучал, наверное, да? Скучно без телевизора, магнитофона, – ласково журчала Эльза, все время поправляя кепку. Рука у нее была костлявая, некрасивая. Она все время делала будто не то, что хотела.

Если бы непосвященный услышал этот журчащий монолог, он бы решил, что ребята пришли навестить товарища. Душа у них, верных друзей, болит за судьбу друга.