Мой сын Далай-Лама. Рассказ матери

Тем не менее не прошло и года, как я родила сына, которого назвали Тендзин Чогьял. Ко мне пришли ламы из монастыря Чомо Дунгнга и сказали, что мой сын является новым воплощением их покойного настоятеля. В то же самое время монахи из монастыря Дрепунг заявили, что мой сын – инкарнация их учителя. Я отказалась разрешить как тем, так и другим забрать себе моего сына, сказав, что он не является ничьим воплощением и что я сделаю его монахом, который будет служить Его Святейшеству.

Со временем у ребенка появились хронические волдыри, которые то исчезали, то появлялись вновь. Мне сказали, что это следствие моего отказа позволить ему занять свое положение в качестве тулку. Тогда я очень неохотно согласилась отпустить его в монастырь Чомо Лунгнга, чтобы он стал Нгари Ринпоче. Так, чтобы избежать ранней смерти ребенка, мне посоветовал поступить прорицатель-гадонг. Как только малыш прибыл в монастырь, его болезнь прошла.

Мой сын уехал в Чомо Лунгнга, когда ему было три с половиной года, и оставался там в течение трех лет, после чего провел еще три года в Дрепунге. Монастырь Чомо Лунгнга был расположен в трех часах езды от нашего дома, и сын часто навещал нас во время каникул, даже когда жил в Дрепунге. Моя мама оставалась с ним вплоть до самого отъезда в Чомо Лунгнга и пролила много слез, поскольку считала, что он еще слишком мал для такого путешествия. Я тоже была очень опечалена разлукой со своим самым младшим сыном. Позже я взяла его с собой в Китай.

В 1947 году, через год после рождения Тендзина Чогьяла, умер мой муж. Его смерть была для меня суровым испытанием, и я могу с гордостью сказать, что выдержала его мужественно и стойко, никому не позволив сломить себя, хотя многие власть имущие пытались воспользоваться моей наивностью и недостатком образования.

Муж съездил на один день в поместье Дамака Шикар и вернулся очень больным, страдая от жестокой боли в брюшной полости. Проболев около месяца, он умер страшно изможденным и совершенно ослабшим. Когда он умер, я обнаружила, что у него из носа и прямой кишки идет кровь. Говорили, что моего мужа отравил управляющий поместьем, которое он посетил. В момент смерти ему было всего сорок восемь лет.

Когда он умер, у нас как раз гостили мои сыновья Такцер Ринпоче и Лобсанг Самтен. Похоже, муж знал, что ему не миновать смерти, так как он попросил меня сказать слугам, чтобы они убрали из канга дрова: ему было необычайно жарко. Потом он сказал, что его не надо укрывать одеялами, хотя был уже первый месяц года и погода стояла очень холодная. Через четверть часа меня позвали в комнату – мой муж умер. Была полночь.

Я сразу же разбудила всех домочадцев, и мы собрались в комнате мужа, чтобы последний раз помолиться за него. Пригласили лам, чтобы те тоже помолились за усопшего. По обычаю, мужа усадили вертикально со скрещенными ногами и молитвенно сложенными руками. В соответствии с рекомендациями астролога его продержали в доме два дня после смерти.

Как предписывал похоронный обряд, я сняла все украшения, головные ленты и даже свое хари. С этого дня из уважения к покойному мужу я надевала хари только по случаю официальных мероприятий и даже сняла парчу с заднего лоскута, как того требовал от овдовевших женщин обычай Амдо.

В течение двух дней в доме читались молитвы, а утром третьего дня тело унесли для кремации. Погребальные носилки, которые надо было нести в руках, доставили в Сангду, в трех часах пешего хода. Мне отдали пепел мужа, так как он хотел, чтобы его похоронили в Цонке рядом с могилами родителей. Он также просил меня проследить, чтобы его останки не были преданы воде или скормлены стервятникам.

Когда мне доставили его прах, я завернула его в желтый шелк и поместила в молельной комнате в специальном деревянном ящичке. Через несколько месяцев, уезжая в Цонку, мой сын Такцер Ринпоче взял ящичек с собой, неся его на спине в течение всего пути, поскольку прикосновение к нему было неблагоприятно для любого постороннего. Прибыв в Цонку три месяца спустя, он организовал в Кумбуме молебны за упокой своего отца, а затем захоронил шкатулку рядом с могилами его родителей.

В течение всех сорока девяти дней траура мы постоянно проводили молебны в Чангсешаре. Сорок девять дней – это время, предназначенное для нового воплощения. Считается, что все это время душа усопшего пребывает в его доме. Заупокойные молитвы, читаемые на сорок девятый день, отличаются возвышенным духом и утонченностью, так как в это время происходит новое воплощение. В этот день снимают и сжигают все головные ленты, носимые в период траура, и надевают новые одежды, ленты и украшения. Однако я не носила никаких украшений в течение года.

По обычаю, все личные вещи покойного следовало раздать, чтобы не дать душе остаться с семьей. Поэтому я раздарила все мужнины одежды, одеяла и сосуды для питья, не оставив ничего, что могло бы служить памятью о нем.

Со смертью мужа я осталась с дочерью одна в Чангсешаре. Мой сын Гьяло Тхондуп вместе с мужем моей дочери жил в то время в Китае. Норбу был в Цонке.