Мой сын Далай-Лама. Рассказ матери

Примерно в то же время стали распространяться слухи, что Его Святейшество не был настоящим Далай-Ламой, что произошла ошибка. Говорили, что мой сын на самом деле был Дитру Ринпоче, а Дитру Ринпоче был настоящим Далай-Ламой. Дитру Ринпоче был сыном родственников тринадцатого Далай-Ламы. Наконец было решено положить оба имени в сосуд, встряхнуть его под изображением Дже Ринпоче и посмотреть, чье имя выпадет. Эту процедуру проделали трижды, и когда все три раза выпало имя моего сына, Такра и Кашаг уже ни на чем больше не посмели настаивать. Тогда Его Святейшеству было Четырнадцать лет.

Это было очень трудное время. Я никогда раньше не чувствовала себя такой одинокой и беспомощной, как теперь, когда мои сыновья были далеко, а муж умер. Примерно в это время меня навестил шапе Царонг и посоветовал быть очень осторожной, так как Тибет оказался в руках злых людей. Он сказал, что только богам может быть известно, что замышляет правительство. Это было самое тревожное для меня время в Лхасе, пока китайцы не начали просачиваться в Тибет[10].

8. Семейное паломничество

После смерти мужа я отправилась в паломничество в Дунце Шикар и Ташилунпо. Среди сопровождавших меня лиц были моя самая младшая дочь Пема, моя старшая дочь и два ее сына, Кхандо и Тензин Нгаванги. В помощь нам правительство выделило на время паломничества двух представителей, в чьи обязанности входило заботиться о нашем устройстве на ночлег и прочих удобствах.

Усадьба Дунце принадлежала нашей семье. У нас там было около трех сотен семей крепостных-лшсе. Когда-то здесь жил Дже Ринпоче (Цонкапа), и дом был превращен в музей. Мне было страшно в этом доме. Он был очень стар, и казалось, вот-вот рухнет. Все стены покосились. Когда я ходила по нему, то словно бы оказывалась в далеком прошлом. Даже мебель осталась та же, что была четыреста лет назад, во времена Дже Ринпоче. Там были четыре огромные молельные комнаты, по одной на каждую сторону света. За каждой молельной комнатой присматривал особый слуга.

Меня особенно впечатлила одна из этих комнат. В ней был установлен огромный барабан с самым богатым звучанием, какое мне доводилось слышать в Тибете. Мне сказали, что, если кто-нибудь в доме близок к смерти, комната наполняется запахом крови. У меня от этого места всегда начинали бегать мурашки по коже, я даже боялась проходить мимо.

Через десять дней мы отбыли в Ташилунпо, штаб-квартиру Панчен-ламы. Дорога туда занимала три дня. Во время нашего визита Панчен-лама находился в Цонке. Нас приняли весьма радушно и разместили в одном из коттеджей в садах. Вокруг размещались огромные клетки для животных, которых держал Панчен-лама, но поскольку он был в отъезде, клетки пустовали.

Как и мы, Панчен Ринпоче происходил из крестьянской семьи Амдо. Тибетское правительство нашло мальчика из Кхама и все подготовило для церемонии, но китайцы назначили собственного кандидата и отправили его учиться в Кумбум.

В Ташилунпо был комплект одежд, принадлежавших Дже Ринпоче. Одежды были сделаны из кремово-белой кожи козленка; шляпа, костюм, даже чулки были кожаные. Одежды было мало, так как за много лет благочестивые почитатели отрывали от нее кусочки. Там также хранилось хари матери Дже Ринпоче, поскольку она была из Амдо. Оно показалось мне очень странным – гораздо шире, тяжелее и вообще более громоздкое, чем современные хари.

В Дунце, как и в Ташилунпо, мы делали подношения в монастырях. Через десять дней уехали, посещая по дороге монастыри поменьше, а затем вернулись в Дунце, где пробыли еще три недели в ожидании моей матери и дочери, возвращавшихся в Тибет из Цонки через Индию.

В первые годы проживания в Лхасе я жаждала повидаться с мамой гораздо сильнее, чем когда мы жили в Цонке. Я то и дело посылала ей маленькие подарки, типичные для Лхасы, а она в ответ присылала мне всякие вкусности, которых в столице не было. Только она могла понять мое одиночество в чужом городе.

Поэтому, когда моя дочь отправилась в Цонку, чтобы привезти одну из наших родственниц, я попросила ее привезти и мою маму, которой в ту пору было уже семьдесят три года. Вскоре после того, как дочка добралась до Цонки, умер мой муж, и я послала ей телеграмму с просьбой возвращаться как можно скорее. Дочь вместе с мамой немедленно вылетели из Цонки в Китай, а оттуда – в Индию. Это был самый удобный путь. Думаю, что жена Чан Кайши помогла им с самолетом. Из Индии они приехали верхом на лошадях, и мы наконец-то встретились в Дунце. Мою мать пришлось нести в паланкине, так как она очень ослабела и к тому же у нее была сломана рука. Я была вне себя от радости и плакала счастливыми слезами. С ней приехала и тетушка, которой было шестьдесят четыре года. Дочку я не видела два года.