Мы полетели из Пекина в Ланьчжоу, а там пересели на поезд в Амдо, который китайцы называли Чинхай. На несколько дней мы остановились в Кумбуме, где были устроены пышные церемонии. Оттуда мы поехали в Такцер – два часа автомобилем, а дальше на лошадях, поскольку шоссейная дорога там заканчивалась. Я слышала, что к визиту Его Святейшества жителей Цонки заставили строить дорогу, но, когда он проезжал по ней, людей прогнали и не разрешили им его встречать.
Цонка являла собой жалкое зрелище. Повсюду нищета, крестьяне ходили в рваной одежде и были почти разорены. Большинство даже стыдились разговаривать и хранили удрученное молчание. Когда в Такцер к нам приходили гости, восемь или девять солдат стояли на страже у дверей, а один слушал наши беседы в комнате для аудиенций. Нашим посетителям было очень трудно говорить свободно. Прежде чем допустить ко мне, их подвергали строгому допросу относительно целей визита и сурово наказывали, если они позволяли себе выйти за рамки. Даже продолжительность беседы была ограничена.
Когда они входили в комнату, я спрашивала, как у них дела, и немедленно следовал ответ: «По милости председателя Мао мы счастливы». Произнеся это, они начинали рыдать, и слезы текли ручьем. Когда они выходили из комнаты, их еще раз допрашивали о содержании беседы. Даже мои родственники не могли говорить, только горестно плакали.
В каждом монастыре в специальных помещениях хранились запасы продовольствия на несколько лет. В Кумбуме китайцы обшарили все хранилища и все конфисковали. Они захватили все монастырские земли, и мне было ясно, что монастырь больше не сможет обеспечивать свои нужды.
Я вернулась в родные края. Дом снесли и построили новый. Мой муж мечтал когда-нибудь вернуться в Цонку и удалиться на покой. Он часто говорил, что, поскольку наша семья постоянно росла, в старом доме нам не будет хватать места, поэтому он попросил монастырь Такцер позаботиться о строительстве нового дома. Теперь я впервые увидела его. Новый дом был втрое больше старого, с комнатами для всех нас.
Из Такцер мы вернулись в Цонку, где пробыли три дня, а оттуда направились через Китай в Лхасу. В Ланьчжоу, очень похожем на Цонку, мы проезжали мимо придорожных постоялых дворов, где продавалась еда, похожая на то, что ели у нас, в Цонке. Мне очень хотелось попробовать ее, а поскольку китайцы не разрешали нам питаться в гостиницах, не имевших медицинского сертификата, я тайком послала слуг в один из ресторанов, чтобы они купили еды и спрятали ее в своих чубах. Дома я тайком наслаждалась ею.
Из Ланьчжоу мы шесть дней плыли на пароходе в Ханьчжоу. Через два дня пути пришлось сделать остановку, так как изрядно штормило и был риск налететь на скалы. Пароход был очень большой, вмещал триста человек, и мы наслаждались жизнью. Из Ханьчжоу мы направились в Куньмин, расположенный на холме, и пробыли там три дня. Покинув провинцию Сычуань, мы задержались на десять дней, потому что дорога, по которой нам предстояло ехать, была разрушена страшным землетрясением.
Наша поездка в Китай была полезна, но утомительна. Его Святейшество даже выучил за этот год две тысячи китайских иероглифов. Мне было забавно видеть, как он каждое утро спозаранку делал китайскую гимнастику. Даже мой сын вынужден был принять в ней участие, так как китайцы объявили ее обязательной для всех мужчин.
В то время Нгари Ринпоче было пять лет, и китайцы прямо-таки баловали его, повсюду таская с собой. В его присутствии мы никогда не высказывались против китайцев, опасаясь, что он по наивности проговорится им, – он был еще слишком мал. Мы долго пробыли в Китае, и сопровождавшие нас китайцы даже начали бегло говорить по-тибетски. Мы тоже немного знали китайский, и наши хозяева льстили мне, утверждая, что я хорошо овладела разговорным китайским языком.
Мы прибыли в Лхасу в первый день пятого месяца, ровно через год после отъезда. На протяжении двух часов на подъезде к Лхасе нас встречали и приветствовали толпы народа, собравшегося на обочинах дороги. Я выехала на день раньше кортежа Его Святейшества, так как моя мама была нездорова. Его Святейшество сразу отправился в Норбулингу, где в его честь устроили приветственную церемонию.
Нас поразил и напугал рост числа китайцев в Лхасе. До нас доходили слухи, что скоро они собираются захватить весь Тибет. До того как мы покинули Китай, Мао сказал Его Святейшеству, что судьба Тибета в Его руках. Он предложил ему в течение года или двух раздать всю землю народу. Его Святейшество ответил, что было бы более мудро провести реформу постепенно.