Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

«Хорошо, на барабаны так на барабаны! Учтите, я буду делать круг jeté en tournant. Вы мне скажете, после кого я выхожу. И в конце, когда все будут делать grand pirouette, я тоже скручу, вы не волнуйтесь», – сказал я и ушел в музей. На спектакле станцевав «Легенду о любви», потом «Нарцисса», жду «бисовку». Я не знал, что один из «главных» танцовщиков Мариинского театра решил после меня тоже сделать jeté en tournant, показать, что он лучше его исполняет.

Я вышел, мой круг jeté en tournant обернулся маленьким триумфом. Мне 29 лет, я это jeté en tournant тогда мог чуть ли не в «кольцо» делать. А когда вслед за мной на это же движение пошел «главный» танцовщик, зал замер в тишине…

В ресторане, куда мы пошли после спектакля ужинать, у нас чуть до рукопашной не дошло. «Ты должен делать другое движение!» – заявил осрамившийся артист, поддержанный питерскими товарищами. «Знаете что? Я могу вообще не выходить на сцену. Хотите?! Я здесь только ради Ирмы!» – воскликнул я в ярости. Бедной Ниорадзе пришлось, вместо праздника, всех успокаивать, и меня в том числе, я очень разозлился.

На следующий день я уехал в Hever Castle – имение семейства Болейн недалеко от Лондона, где Анна Болейн родилась. Вернулся я и сразу на спектакль. Все в смысле порядка номеров осталось по-прежнему, кроме «главного» танцовщика, который передумал делать после меня jeté en tournant. Я вновь был объявлен интриганом. Оказывалось, что это я привел своих пять с половиной тысяч зрителей, которые кричали именно мне «браво!». После этого в The Financial Times вышла статья К. Криспа, где в очередной раз он написал, что Цискаридзе «wonderful», «beautiful», «majestic», «the child of the great Ulanova», и Нарцисс «the best», и его jeté en tournant «is amazing». Судя по отзвукам в нашей небольшой гастролирующей труппе, под псевдонимом К. Крисп тоже писал я.

В той поездке случилась еще такая история. Кузнецов с Махалиной собирались танцевать дуэт из «Манон» К. Макмиллана. Но Вазиев, исходя из своих личных соображений, не разрешил ребятам исполнять «Манон» и запретил выдавать им костюмы в театре. А Юля не просто девочка с улицы, а известная и очень почитаемая в Англии балерина. Она позвонила лично вдове хореографа, та дала ей разрешение на исполнение «Манон», в The Royal Ballet ей с радостью подобрали костюм. В общем, этот вечер в Royal Albert Hall происходил без «благословения» Вазиева, что было чревато самыми негативными последствиями для всех его участников. А тут еще и я с jeté en tournant!

Прилетаю в Москву, звонит Света Захарова. Ее педагогу О. Н. Моисеевой, народной артистке СССР, которая воспитала целую плеяду выдающихся балерин, наконец дали возможность отпраздновать 75-летие на сцене Мариинского театра. Ее юбилейный вечер назначили с «опозданием» на полгода, на май 2003-го – она родилась 25 декабря.

Ольга Николаевна попросила: «Коля, станцуй для меня Золотого раба?» «Да ради бога!» – отозвался я. Потом позвонила: «Коленька, если ты еще станцуешь Нарцисса, я буду очень счастлива!» – «Ольга Николаевна, для вас – конечно!»

Приехал в назначенный день в Петербург на юбилей Моисеевой. Со мной ни о гонораре за выступление, ни о билетах, ни об отеле никто не заговаривает. Увидев Вазиева, я спросил, что с финансовой стороной дела? «Тебя пригласила Моисеева? Вот пусть она тебе все и оплачивает!» – небрежно бросил Махар. «Ради Ольги Николаевны я могу станцевать и бесплатно!» – сказал я и с гордо поднятой головой пошел танцевать спектакль. Так, финансово, Вазиев обычно наказывал артистов за неповиновение.

93

2003 год – очень интересный момент в моей жизни. У всех возникало желание сказать мне: «К ногтю!» А я, бессовестный такой, не поддавался.

Мало того, я продолжил свою миссионерскую деятельность. Привел за руку и представил А. Г. Иксанову, директору ГАБТа, Светлану Захарову. Как и говорил обо мне Р. Пети, вновь выступил ненормальным, который ходит и просит за других. В общем, инициировал ее переход из Мариинского в Большой театр. Помню, мы танцевали с ней «Жизель» и были безумно счастливы, почти чепчики в воздух бросали, что она в Москву перебирается.

И тут возник конфликт интересов Захарова – Волочкова. Настя, моя «первая питерская протеже», еще танцевала в театре, но в труппе уже вовсю обсуждалось, что ее карьера близится к концу.

Май на календаре. Как-то вхожу в театре в лифт, вижу Волочкову, она: «Коль, мы же с тобой так были дружны! Ты меня привел в Большой театр, столько раз мне в жизни помогал, что мы с тобой ругаемся?» Я говорю: «Настя, я с тобой не ругался, я просто советовал тебе войти в форму». В общем, мы помирились и решили что-нибудь вместе станцевать. Прикинули, ничего подходящего в ближайшем репертуаре не нашлось.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное