Мой темный дракон (СИ)

Передо мной всплыло мутное воспоминание о драконьей пасти, которая смыкалась на голове Фавста. Мне стало нехорошо.

— Ты побледнела. — Нокс нахмурился. — Я сказал лишнего? Не думал, что ты такая чувствительная.

— Все в порядке. — Я выдавила из себя улыбку. — Я давно хотела спросить, скажи, а что стало с делом Фавста после его смерти?

Нокс пожал плечами, будто ему это было не очень интересно.

— Данай забрал все себе. Это стало удобным рычагом давления на тех, кто еще колебался, чью сторону занимать: его или короля.

Мне показалось, что я, наконец, вышла из тьмы на свет. Все произошедшее со мной за последние три месяца встало передо мной так ясно и четко, я могла рассмотреть почти каждую деталь.

Данай почувствовал меня еще тогда в борделе. Или, может, еще раньше? Знал, что я не гетера и не сплю с клиентами, и построил все так, чтобы я оказалась в его доме. Сначала сыпал деньгами, чтобы меня очаровать, потом едва ли не моими руками уничтожил паука Фавста и кучу своих противников… Заставил влюбиться в себя, чтобы я уж точно никуда не делась. Ни делать предложение сейчас, ни жениться на мне ему, конечно, без надобности. Ведь когда он займет трон ему не нужна будет безродная простушка. Горничная из борделя.

— Прости, — я встала. — Мне что-то нехорошо.

Это было совсем невежливо, но я поспешила убежать от Нокса. Голова гудела, меня мутило. Мне нужно было подышать, побыть наедине, понять, что делать дальше. Сердце говорило мне, что это все неправда. Оно напоминало о жарких касаниях Даная, о его томном шепоте и объятиях. А разум твердил, что я права. Что все факты один к одному. У Даная в столице пять сводных племянниц, дочери короля. Выбирай любую! Ведь брак на них докажет легитимность его притязаний на трон.

Я хлопнула дверью своей комнаты, тяжело осела на свою постель-подоконник в которой так ни разу и не спала с отъезда Даная.

Получается, все это время он просто использовал меня? Предназначенный ему судьбой живой артефакт, который позволит стать его дракону сильнее. С легкостью занять вожделенный трон. Я всего лишь игрушка в его руках.

Я всхлипнула и закрыла рот рукой. Так неожиданно это вышло, что я сама испугалась. Что же теперь делать? Сердце будто разбилось на тысячу осколков, и теперь эти осколки впивались в кожу, мышцы… Я судорожно вздохнула. Надо что-то делать. И точно не ехать в столицу.

Бежать. Но куда? И у кого просить помощи? Не у Нокса же.

Яркая вспышка мысли заставила меня подскочить с места. Я взяла ту шкатулку, которую забрала из борделя — единственное, что у меня осталось от прошлой жизни. Внутри лежала тряпичная кукла, моя детская игрушка, с которой я не расставалась; несколько дешевых украшений, которые мне дарил отец и Мессалина и… вот она! Я выудила со дна шкатулки визитную карточку с глифом. Тот судья, который пытался приставать ко мне Не знаю и сама, почему я сохранила его карточку. Но теперь она оказалась как никогда кстати.

Глава 39

Я урвал у судьбы

Трофейную жену.

У римских собак

Жила она в плену.

И нежность, и война

В не переплетена.

Узоры пестрят

От головы до пят*.

Я прислонилась к стене плечом, слушая, как на сцене выступали два барда. Они играли в нашем трактире уж не первый раз, и каждый раз их принимали на ура. И я была в их числе. Простые слова и столь же простая музыка задевала внутри какие-то первобытные нотки. Хотелось и подпевать, и танцевать или хотя бы притаптывать ногой в такт. Увы, на работе сильно не растанцуешься!

Ох, на ложе любви

Ласкает до крови.

Как будто идут

Жестокие бои.

Послушна как струна,

Мне ночью не до сна,

А утром с копьем

Гоняет кабана.

— Элла! Столик у окна! — Окликнула меня сквозь музыку хозяйка трактира. Нава была будто героиней той самой песни. Фракийка с пышной каштановой косой, она с ног до головы была испещрена чернильными знаками. Руны виднелись на загорелых лодыжках, сильных руках в рубахе с закатанными рукавами и даже под подбородком, частично заходя на лицо. Когда я в первый раз увидела женщин в местном крае, полностью украшенных на такой лад, то была в ужасе, разве можно так портить свою кожу! В центре королевства, даже у нас на границах чистая кожа считалась признаком красоты. Как же я удивилась, что во Фракии все было по-иному.

Чуть позже Нава объяснила мне, что местные традиции предполагали украшения себя чернильными знаками. Она указывала на свои и объясняла:

— Это имя моего рода. Это род моего мужа. Это имена моих детей. Это мой дух-охранник. Это заклинание защиты…

Знаки цеплялись друг за друга, переплетались, стелились узором по коже с бронзовым оттенком. Это было и украшение, и защита, и история сильной, смелой женщины, которая прожила долгую жизнь, теряла дом, мужей, детей и родину, и все равно крепко стояла на своих ногах.

Что ж, послушай, малец,

Я дожил до седин,