Мой темный Ромео

— Все в порядке. Оружие никогда не было моей изюминкой, — я облизала губы, улыбаясь. — Он горячий.

— Он не способен ни на какие эмоции, кроме скуки.

— По крайней мере, он сердечен по этому поводу. Он все равно будет лучше тебя.

Он проигнорировал мою колкость, толкнув дверь. 

— Войди внутрь и найди комнату, в которой можно поселиться. Что угодно, кроме хозяйской. Это моя.

— Оу. Такой территориальный. Почему бы тебе не помочиться на ковер, просто чтобы пометить землю?

— Единственное, что происходит, это то, что ты меня бесишь. Я предлагаю тебе поработать над своими навыками симпатии, пока меня не будет.

— Подожди. Куда ты идешь?

Тяжело было следить за происходящим. Я попыталась собраться с мыслями, словно они были разбросаны по гладкому полу.

— Это называется работа, — он повернулся, спускаясь по ступенькам обратно к машине, которую оставил включенной. — Ты не была бы знакома с этой концепцией.

— Сейчас пять утра.

— Война никогда не прекращается. Она бушует все часы дня.

Мой рот был открыт. 

— Ты не можешь быть серьезным.

— Я могу быть только серьезным, Печенька. Забыл сказать – у меня нет чувства юмора.

В тот момент, голодная, замерзшая и сбитая с толку, я искренне хотела умереть.

— Ты просто оставляешь меня здесь? — я не знала, зачем спросила. Я уже знала ответ.

Не оглянувшись, Ромео захлопнул дверцу своего «Майбаха».

Его ответ прозвучал в виде выхлопного дыма и слабого шлейфа мрачного смеха.

 

 

 

 

ГЛАВА 12

Даллас

Желание бежать в Чапел-Фолс наэлектризовало мои пятки.

Кого волнует, что я вызвала скандал?

Это слово уже давно потеряло свое значение с тех пор, как папа использовал его для описания всего. От инцидента с фланером до той истории с семейной поездкой в Аспен.

На самом деле, если он хотел, чтобы я восприняла его всерьез, ему нужно было быть более избирательным в своем заявлении.

Потом я вспомнила свою сестру и мать.

Я могла бы страдать, если бы это означало, что они этого не сделали.

Устроившись на роскошной кровати с балдахином, я часами ворочалась, пока мое когда-то пушистое одеяло не стало подо мной блинчиком.

В одиночестве, в комнате, которая пахла по-другому, выглядела по-другому и ощущалась по-другому, срыв должен был быть неизбежен.

Но я никогда не плакала.

По словам мамы, я вышла из ее чрева без единой слезинки, даже когда медсестра ущипнула меня.

Я скучала по Фрэнки, по маме и, как ни прискорбно, даже по своему жалкому определению отца. Настолько, что мои легкие превратились в автомат для игры в пинбол и каждый вдох отскакивал от них с острой болью.

Влево. Вправо.

Влево. Вправо.

И все же я не могла плакать.

Часы на тумбочке показывали половину первого.

Я лежала в постели с тех пор, как Ромео оставил меня на пороге своего дома, и я ворвалась прямо на второй этаж, выбрав самую дальнюю от него комнату.

Я не могла даже поделиться с ним почтовым индексом, но это было необходимо.

Зажмурив глаза, я считала овец.

Когда это не сработало, я начала размышлять, как заставить Ромео заплатить.

И, наконец, погрузилась в мирный сон.

 

 

***

Пули сыпались из пасти пулемета, сотрясая воздух.

Бум.

Бум, бум.

Затаив дыхание, я ждала, пока один из них достигнет намеченного пункта назначения. Иссохшее сердце зверя, захватившего меня.

Бум.

Бум бум.

Мои глаза распахнулись, пот выступил на висках. Белые звезды пронеслись перед моим взором.

Часы на тумбочке показывали половину первого. Прошли секунды, прежде чем я поняла, что проспала целый день.

Я сердито посмотрела на дверь, как будто она выявляла преступника, разбудившего меня перед самой лучшей частью моего сна.

Еще один удар потряс корпус.

Туманный послеполуденный свет просачивался сквозь бордовые шторы моей новой комнаты, согревая кожу.

— Войдите, — я натянула одеяло до подбородка.

Внутри ковылял обветренный мужчина в грязной одежде. Грязь залила его щеку, копна седых волос торчала из головы во все стороны.

У него была легкая, искренняя улыбка человека, не имевшего никаких скрытых мотивов.

— Здравствуй, дорогая. Я Вернон, — он остановился у изножья моей кровати. — Не бойся. У меня есть внучка твоего возраста. Я не мог вынести мысли, что она меня боится.

Я подняла покрывало еще выше. 

— Почему ты здесь?

— Я садовник мистера Косты, — он смотрел на меня с нескрываемым интересом. — Решил представиться, раз наши пути пересекутся. На кухне ужин. Хетти готовит три раза в день. Закуски тоже.

— Спасибо.

Вернон по-прежнему не двигался.

Я по-прежнему не показывала лица.

Конечно, он понял, что что-то не так. Что я здесь не по своей воле.

— Ромео – непонятый, но весьма феноменальный человек, — он прикусил губу. — Красивая, сложная душа. Когда он откроется.

— Я не собираюсь его открывать.

Если только он не имел в виду разрезать его ножом для стейка.

Вернон колебался.

Наконец он достал из заднего кармана простую белую розу и положил ее на мою тумбочку. Грязь залепила и его ногти. Эта маленькая деталь показалась мне странно обнадеживающей.

— Ты знаешь «Venus et Fleur»?

Я кивнула. 

— Это сорт розы, который держится год.

Мама любила их. Каждый праздник она дарила их соседям, семье и друзьям.