Мой тихий ужас

Знаешь, в ту ночь я засыпала с терзающей дилеммой: вернуться домой или снова начать ходить. У меня не было выбора, но благодаря тебе, я действительно считала, что между этим можно выбирать. Вот настолько сильна была моя ненависть.

Несколькими часами ранее она писала о любви, а теперь кричит о ненависти – типичная София. Она всегда пыталась запутать, а вместе с тем терялась сама.

Мои пальцы зависли на клавиатуре. Я допустил наивность, когда решил, что смогу ей ответить. Больше я не могу так делать.

Но что именно я написал ей, если бы мог?

«Тебе нравилась игра пальцев в лучах солнца и тенистая терраска в городском саду. Ты могла часами наблюдать за прохожими, в игривой манере читая их мысли, и никогда не смеялась над колкими шутками. Тебе удавалось оставаться искренней себе во вред, находить прелесть в беспроглядной тьме и мечтать так пылко, словно каждой нелепой прихоти предназначено сбыться. Ты рисовала глаза в старом блокноте, на каждой выцветшей странице, но отчаянно боялась заглянуть в мои.

Нашу любовь справедливо назвать безумием, слепотой, дикостью и лживо – настоящим. Искусственные чувства уничтожили связь с реальностью, превратив нас в безмозглых мечтателей. Истинным оставалось одно – страх, что уже завтра я не увижу твою улыбку, не коснусь мягкого локона, не загляну в порозовевшее от растерянности лицо и не скажу, как сильно тебя ненавижу… »

Мне не раз проходилось испытывать этот текст, сидя в углу комнаты и без конца вырывать листы из тетради. Я был честен в каждом слове, но всякий раз, когда откровенность зашкаливала, меня тушила новая волна злобы и на страницах появлялись грязные строки. Настолько искусственные, что они не имели права на существование. Долгими ночами я выкраивал письмо, что никогда не дойдёт до адресата, но прошёл месяц, второй, она не вернулась, а в тетради не осталось страниц. Тогда я клятвенно пообещал, что больше никогда не вернусь к рассказам, и сдержал своё обещание

Что ж, опустим сентименты и спустимся на завтрак – наш первый завтрак.

Уверена, ты сейчас негодуешь. А я повторюсь, что ничего не упущу. То, что для тебя казалось неважным, для меня имело некий смысл. По правде всё имело значимость. Ты злился так часто, так по-разному, как и следовало настоящему Парку Дугласу. И только Мегги Янг знала тебя настоящего.

Настоящего? В отличие от тебя я никогда не притворялся. И бесконечно жалею, что когда-то доверился тебе больше чем следовало.

Отрываюсь от экрана и пытаюсь найти старые записи. Шкафы забиты дисками, проводами, окислившимися батарейками, но только не рукописями. Меня интересует первый вдумчивый рассказ о чёртовом Парке Дугласе и беззаботной Мегги Янг. И пусть я знаю их историю наизусть, хочу прочесть её заново, в надежде найти хоть какой-то ответ. Вытряхнув весь хлам на пол, я будто просыпаюсь – ничего там нет.

Истинный ответ кроется на последних страницах электронного письма, которые я не решаюсь открыть. По крайней мере сейчас. По правде одно лишь чтение её мыслей доставляло дискомфорт. В особенности тех, в которых я выступал каким-то чудовищем. Вот бы никогда их не находить и не знать о существовании другой «вселенной». Забыть о них, как когда-то я забыл о писательстве.

Как жаль, что ты, София, не даёшь забыть о себе.

1.6