Мой товарищ

Потом поползли тревожные слухи. Стали говорить, что не наши японцев побеждают, а японцы наших, что наши солдаты бьются храбро, но царь назначил главнокомандующим какого-то генерала Куропаткина, который горазд только богу молиться. Японцы же хоть и маленькие, но хитрые. У них и солдаты-то одеты хитро: в зеленые формы. Как залягут в траву, их и не видать. А наши по-прежнему воюют в черных мундирах, и их далеко видно. Самое же главное — японцы хорошо подготовились к войне, а русская армия плохо была подготовлена, не хватало оружия. Да и генералы были бездарные, и солдат плохо кормили. Царь плохо знал, что делается в его войсках. Кроме того, американцы помогли японцам, продали им новые ружья, пулеметы, которые называются «максимами». Эти пулеметы сыплют пулями, как горохом, нигде от них спасу нет.

— Брехня это все, брехня! — говорил дядя Легкого. — Наш батюшка белый царь всех победит!

По вот в деревню стали возвращаться раненые, инвалиды: кто без ноги, кто без руки, Они-то и рассказали мужикам правду.

Солдаты также говорили, что война была не нужна народу, что царь се нарочно затеял, чтобы революцию оттянуть.

Что такое революция, мы сначала понять не могли и поняли лишь в следующем, 1905 году.

Революция началась сначала в столице, Питере, а потом в Москву перекинулась и начала разрастаться по стране. Рабочие стали требовать смести царя с престола, а власть передать Советам рабочих депутатов, землю всю отдать мужикам, а заводы и фабрики — рабочим; помещиков же и фабрикантов прогнать.

Во многих городах начались восстания и забастовки, закипело дело по поселкам и деревням.

Пришла революция и к нам, в ношу деревню Ивановичи.

К нам начали приезжать революционеры, их у нас называли ораторами. Это были по большей части молодые ребята, рабочие из ближайших Мальцевских заводов: Ивота, Стари и Дятькова. Они появлялись в праздничные дни, когда на площади бабы и девки водили хороводы, и тут же находились мужики и ребята. Ораторы выносили из ближайшей избы стол, ставили посреди площади и начинали говорить речи. А народ стоял и слушал.

Мы тоже вертелись здесь и слушали, хотя еще многого и не понимали.

Ораторы нам очень нравились. Ходили они в ботинках, в узеньких, в обтяжку, брюках, в коротких рубашках, волосы почти у всех длинные, картузы и кепки большие. А самое главное, нам понравились их пояса — широкие, с карманчиками. А в карманчиках этих — револьверы.

Захаров, дядя Василий, работавший на Ивотском стекольном заводе, тоже речи говорил, он тоже был оратор.

Наша деревня большая, дворов триста, народу в хороводе всегда много бывает.

И вот стоит народ вокруг, а ораторы один за другим говорят речи. Понятнее всего нам было то, что землю всю надо отдать крестьянам, а значит, и нашим мужикам.

— Правильно! — одобряли наши мужики ораторов. — Земли у нас мало, земелька-матушка нам вот как нужна!

— Правильно! — кричим и мы вместе со всеми.

Те же, что побогаче, в том числе дядя Легкого, Тихонок, ругались, не любили ораторов и даже грозились.

— Ах вы, собаки! Ах вы, дьяволы! — ворчал на них потихонечку, себе в бороду, наш сосед дядя Прошка. — Царя долой? Ладно же, вот подождите! Покажут вам урядники да становые, как мутить народ! Дай вот только приедут они.

Но ни урядники, ни стражники пока нигде не показывались.

После речей начинались песни. Песни не такие, как у нас распевали, а революционные, которых мы раньше и не слыхивали. Новые песни нам очень понравились, и мы их быстро запоминали.

Мы старались, кажется, больше всех.

Откуда-то вдруг появлялись красные флаги, на которых белыми буквами было написано:

ДОЛОЙ САМОДЕРЖАВИЕ!

Да здравствуют свобода, равенство и братство!

И все — ораторы, наши мужики, парни и мы, ребятишки, — проходили по улицам с этими флагами и песнями.

После того как ораторы уезжали, деревня наша начинала волноваться. Одни говорили, что ораторы правильно говорят. Другие кричали, что толку от революции не будет, одна беда. Третьи всё урядниками пугали.

На нашей улице самые большие волнения и самые горячие споры происходили на Матюшином крыльце. Почему-то на этом крыльце всегда любили собираться мужики. Спор вели большей частью дядя Легкого, Тихонок, Трусак, Алеша Мишин и дядя Прошка, Ванькин отец. У Прошки и Алеши бороды большие, они оба сердитые мужики, но думали они по-разному. Сам же хозяин, Василий Семеныч, тот самый, что крапивой меня порол, в спор почти не вмешивался, он только сморкал зубами, улыбался, но зато если уж скажет что, то мужики только рты раскроют. Он на шахтах работал, повидал свет и во всем разбирался получше многих.

Мы вертелись тут же и жадно прислушивались к спорам, стараясь понять, кто прав, кто нет.

Вот выступает дядя Прошка.