Мой товарищ

— «А-а-а! Крысы!» — пристает ко мне мальчишка.

Я краснею, но молчу, не знаю, что сказать.

— Слушай, убирайся отсюда, а то ты у меня сейчас хуже крысы завизжишь, — говорит Легкий мальчишке.

— Ишь ты какой? Я не к тебе пристаю, значит и не вмешивайся! — огрызается мальчишка.

— Попробуй, крикни еще хоть раз, — говорит Легкий, и глаза у него загорелись.

— Вот крикну!

— Ну, крикни же!

— «А-а-а! Крысы!»

Легкий ястребом налетел на него и закатил ему подзатыльник. Мальчишка сунулся было к Легкому с кулаками, но где ему тягаться! Легкий в одну минуту насыпал ему столько затрещин, что он взвыл волчонком и побежал жаловаться десятнику.

— Ай да Легкий, молодец! Как ты здорово десятникова сына-то отхлестал! Молодец, молодец, ничего не скажешь, — засмеялись каменщики.

— Как! Нешто это десятников? — удивился Легкий.

— Ну да, его, брат, сынишка. Он к отцу погостить приехал, а ты взялся его потчевать. Ха-ха-ха! Теперь ты влип, он тебя с работы вытурит. Собирайся домой загодя.

Легкий побледнел, я тоже.

А мой отец молчит и даже не смотрит в нашу сторону, Я чувствую, что он поговорит со мною потом, и поговорит как следует.

В столовую вошел десятник с сыном:

— Легкий, ты за что ж это моего сына бьешь?

— А он не дразнись и сам не лезь ко мне, — отвечает Легкий.

— Ну-ка, Мишка, дай Легкому сдачи! — говорит десятник сыну.

Миша опять было сунулся к Легкому, но Легкий не такой человек, чтобы спустить кому-нибудь. И мальчишка откатился от него точно шар. Он опять заплакал.

— Не плачь, — утешает его отец. — Ты понял теперь, что лучше не драться с тем, кто сильнее тебя. Иди в свою комнату и не вертись тут, а то Легкий еще наподдаст. Он такой, я его знаю. Я сам его побаиваюсь.

И десятник, ухмыляясь, пошел вслед за сынишкой.

Каменщики смеялись:

— Вот везет тебе, Легкий! Миновала беда! Легкий легко и отделался. Ведь десятнику ничего не стоило погнать тебя, а он только усмехнулся.

Да, действительно, Легкому частенько везет. Другому бы так легко это не сошло с рук. И почему это так, понять не могу.

Отец только пригрозил, а домой меня все же не отослал. С этого дня я твердо решил смотреть за собою в оба.

Вскоре я привык к людям, к заводу, и мне стало легче. Казарма меня больше не пугала, и шум завода не оглушал меня. В работу я втянулся, цемент гарцевать мне теперь ничуть не трудно.

Если выпадает свободная минутка и нет десятника возле нас, мы с Легким ходим в цех, где работают наши ребята. При десятнике не пойдешь, при нем стой да не гуляй, он тебе работенку живо найдет.

Только одно плохо — жара. Август в этом году выдался жаркий, а на заводе всюду печи и печи, и от всех печей таким огнем пышет! В них плавится, становясь как кисель, стекло. Потому-то как ни занятно мне бродить по заводу, а долго пробыть в цехах я не могу, задыхаюсь.

Даже снаружи жарко работать. Солнце припекает нестерпимо, мы все время обливаемся потом. Если только нет десятника, прячемся под рештовку в тень. Но десятник сейчас и сам раскис, он тоже ищет прохладного местечка.

Один раз мы не уследили, как десятник прошел мимо нас и уселся где-то наверху, возле каменщиков. Мы были в полной уверенности, что он в другом месте, и, закончив гарцевать цемент, шмыгнули под рештовку. И тут с нами приключилась беда.

Подвел нас сельцовский парнишка, Ванька Жало, который на заводе работал.

Ванька Жало был задира, зубоскал, каких мало на свете. Он работал в трубах и, когда у него бывала смена с четырех до полуночи, всегда проходил на завод через дверь в стене, возле которой мы гарцевали цемент.

Рыбак рыбака видит издалека: боевой Ванька Жало сразу угадал характер моего товарища. И каждый раз, проходя мимо нас, он задирал Легкого. Обязательно скажет что-нибудь такое, отчего Легкий становится сам не свой, или подразнит его. Большею частью это были такие глупые шутки, что на них не стоило обращать и внимания, но Легкий был не из таких.

— Легкие, печенки, селезенки! — говорил Жало Легкому, нахально улыбаясь.

— Заткнись, чертово Жало! — вспыхивал Легкий.

— А ты в самом деле легок? Или только на расправу жидок? — продолжал Ванька Жало.

Один раз Легкий кинулся было на этого занозу с кулаками, но отскочил от него, как шар. Ванька Жало хоть и мал ростом, а годами старше нас, ему шел уже семнадцатый год.

Мы пробовали было завести с ним перестрелку щебенкой — опять неудача. Ванька так сильно и метко швырялся, что только голову береги!

— А все же я его проучу, — говорит Легкий.

— Как? — спрашиваю.

— Увидишь как.

Легкий решил не откладывать это дело в долгий ящик.

На другой день, в половине четвертого, мы приготовили ведро цементного раствора и, как только Жало показался в дверях проходной, быстро поднялись наверх, где каменщики заканчивали кладку стены. Мы спрятались за стену и начали наблюдать за Ванькой.

Вот он идет по двору завода. Вот на всякий случай прихватывает несколько щебенок и ищет нас глазами. Ванька очень удивлен, что нас нигде не видно. Он бросает щебенку наземь и подходит ближе к рештовке.

— Что вы затеваете, ребята? — спрашивает нас дядя Филя Полячок, работавший тут же, где притаились и мы.