Мой товарищ

Но у нас не только пятачка — гроша в кармане не было. У отца, я знаю, всегда при себе есть рубль-другой, но разве можно заикнуться о том?

И мы глотаем слюнки.

Мне страшно хочется есть, я жду не дождусь, когда загудит гудок…

И вот он взвыл!

Воет долго, протяжно, как старый волк, а мы, как голодные волчата, несемся вприпрыжку к своей казарме.

«Ну уж сейчас-то я щей с солониной да каши с маслом поем как следует!» — думаю я.

Приходим. В казарме на столах уже дымятся огромные миски щей — каждая на десять человек, — лежат ковриги хлеба.

Все быстро заняли свои обычные места. Но тут оказалось, что для меня нет ложки.

— Тетка Химча, ложку моему товарищу! — кричит Легкий.

— Ах ты батюшки мои! А я про него и забыла!

И Химча принесла мне новую деревянную ложку, всю раскрашенную. Я такой ложной сроду не ел.

Но зато я сроду не ел и таких вонючих щей! Уж на что каменщики привычные к хозяйским харчам, но они закричали:

— Химча, опять у тебя солонина тухлая!

— Братцы, да я ж тут при чем? Какую мне привезут, такую я и в котел кладу, — отвечает кухарка.

— Так ты хоть бы помыла ее как следует.

— В трех водах мыла, да разве дух вымоешь?

— Ах, черт, давай перцу, ребята!

И в миску летят стручья красного перца.

Мне кажется, что я пламени хватил, когда съел ложку наперченных щей. Больше я к ним не притрагивался, поел только каши. С тем и вылез из-за стола..

«Да, вот они, хваленые харчи Легкого», — думаю я.

Но ничего не говорю своему товарищу, а то он еще рассердится. От перца у меня во рту огнем жгло до самого вечера.

Вторая половина дня показалась мне и трудней и длинней. Я так устал, что ноги подкашивались, когда мы возвращались в казарму вечером. И ужинал я кое-как. Мне от усталости даже есть не хотелось.

— В каменщиках, оказывается, тоже не сладко, — говорю я Легкому, укладываясь на нарах спать.

— Сладкой жизни для нас нигде нет, это ты запомни раз и навсегда и не скули больше, — ответил мне Легкий.

Ночью, когда все захрапели, я хотел было поговорить с Легким; но он тоже скоро уснул. А меня сон никак не брал, я все лежал и думал…

И тут меня что-то укусило в шею. Я хватил рукою — клоп! Потом укусил другой, третий, четвертый. Я вскочил с нар, снял с себя рубашку и начал трясти ее. Но только я надел снова и лег, клопы еще сильнее принялись кусать.

— Легкий! — зову я.

Но Легкий спит крепко, спят все каменщики, храпят так, что все стены дрожат. Что тут делать? Мне захотелось пить, но где взять воды? Оказывается, вода на кухне, а идти туда страшно.

Да, зря я рвался на работу, зря. Дома куда лучше. И вода дома стоит близехонько, на лавке. Полное ведро, пей когда хочешь.

В углу казармы, на нарах, что-то зашуршало, затопало мелко-мелко, раздался писк, поднялась возня.

«Крысы», — догадался я, и волосы от страха зашевелились у меня на голове.

Ничего на свете я так не боялся, как лягушек и крыс; всегда дрожь меня пробирает, если нечаянно наступлю на лягушку или услышу крысиный писк.

А крысы пищат, бегают; видно, затеяли драку.

Нары, где мы спим, двойные, в два этажа. У стены, где изголовье, положена наискось доска, чтобы спать удобней. И вот я слышу, бегут крысы под этой доской, с визгом, с писком. А одна, здоровенная, выскочила где-то из-под изголовья и пустилась вскачь по спящим. Не успел я опомниться, как она проскользнула возле моего лица, противно взвизгнув. Не помня себя от ужаса, я вскочил и дико заорал:

— А-а-а!

Каменщики проснулись.

— Кто кричит?

— В чем дело, братцы?

— Крысы, крысы по носу бегают! — жалуюсь я.

Тишина. И вдруг хохот, веселый, громкий, и ругань.

— Ах, чтоб тебя! Ха-ха-ха!

— Уморил, разбойник! Ха-ха-ха!

— Ишь, мамин сынок, крыс испугался!

И сильная, большая рука стиснула мне шею, пригнув к нарам.

— Ложись, мерзавец, спи, не смей людей беспокоить! Завтра же домой пойдешь! — хрипит мой отец спросонок.

И опять все захрапели в казарме, не спим только мы с Легким.

— Что ты, в самом деле! Маленький, что ли? — набросился он на меня. — Подумаешь, крыса его хвостом по носу задела!.. Заорал на всю казарму, весь народ разбудил. Ведь не слопала же она тебя? Так чего же ты переполох-то поднял? Как тебе только не стыдно!

Я заплакал.

— Что же мне делать, если я их как огня боюсь?

— Ну, не плачь. — Ему стало жаль меня. — Не плачь, пройдет все это. Не только крыс перестанешь бояться, а даже людей. Сначала боязно, это верно. На что уж я, и то первый раз жуть меня пробирала. Крыс тут действительно полно. Но привыкнешь. Только в другой раз не ори, а лучше разбуди меня. Понял?

— Да.

Я успокоился и заснул раньше Легкого.

Утром я проснулся, когда все уже встали и садились завтракать. Мой отец сидел за столом и хмурился.

И первое, что я услышал, — это разговор о переполохе, который я поднял ночью. Каменщики, вспоминая, смеялись надо мной и Легким.

— Легкий, это ты кричал? А? Это у тебя крысы по носу бегали, а?

— У тебя самого крысы в носу ночевали! — огрызается Легкий.

А я молчу, мне стыдно. В самом деле, чего я боюсь крыс? Ведь я теперь не маленький.

Когда я умылся и сел за стол, ко мне подошел мальчишка, одетый по-фабричному.

— «А-а-а! Крысы!» — начал он меня дразнить.

Каменщики засмеялись.