Мой труп

И был прав, как всегда. И не прав, как всегда. Я сделала это не для того, чтобы спать по ночам, а для того, чтоб однажды ночью «средь шумного бала» забиться в щель и умереть без помех.

Андрей понял меня с полуслова:

«Перестань! Ты не можешь запереться и умереть. А как же я? Кому ты отдашь меня?»

«Думаю, ты найдешь, кому отдаться…» - отбила я шутку.

Я так часто говорила о самоубийстве, что все привыкли. Все - не исключая меня. Все, не исключая меня, привыкли пропускать мои слова мимо ушей, не придавая им значения. Все, кроме Андрея.

После того разговора он послал мне сообщение:

«Когда ты приедешь домой, нам нужно поговорить. Не отдавай меня никому!».

«Не отдавай меня никому» - означало «не умирай»!

«Он почему-то решил, что ты там умираешь».

Потому что я не стала говорить с ним - я заперлась. Он стучал, не достучался и бросил кольцо в пепельницу со словами «кончено» или «конец». Или «А вдруг это конец?» Не наш с ним - мой конец! На секунду он поверил, я уже умерла, как я поверила в смерть Игнатия.

Андрей - единственный верил мне. Пять месяцев, пока шли репетиции в театре, в процессе долгих телефонных бесед мы обсуждали с ним мою смерть и Ануя.

Полгода мы обговаривали с Костей мою курсовую «Смерть в творчестве Жана Ануя». Но Костя увидел в пьесах Ануя свою проблему. А Андрей Фирстов - мою. Не потому, что был лучше Кости, а потому, что был хорошим актером. Ему довелось сыграть мою Смерть, пройти сквозь мою бездну… Сколько актерских пар пошли в ЗАГС, вжившись в гениальное «Я люблю тебя». Андрей вжился в мою смерть так сильно, что испугался. За меня!

- Оля, а о чем этот фильм у Трыкина?

- Тебе точно понравится. Эвридика уходит в Аид, потому что влюбляется в Смерть.

- Это что, переделка Орфея?

- Все в современности…

- И Орфей умирает, чтоб она полюбила его?

- Иначе ее не спасти. Андрей там играет две роли. Смерть и Орфея. Смерть, если честно, у него вышла лучше.

- Нет, - покачала я головой, - у него гениальный Орфей.

- Ты же не видела?

- Неважно. Он спас Эвридику.

- Когда умер, - кивнула Оля. - Но умирает он страшно. Все плачут в финале. Даже меня проняло. Теперь Фирстов звезда.

- Не преувеличивай.

- Я не преувеличиваю, Саня. Все только о нем и говорят. Мой Шалевич - пример.

- Это случайность.

- А ты случайно не смотрела в окно? Выйди на балкон.

Я послушно пошла в гостиную. На Олином белом диване лежала двухметровая глыба Доброхотова. Втягивая ноздрями воздух, он трогательно посвистывал. Проходя мимо, я укрыла его сползшим на пол сиреневым пледом. Я почему-то решила, что ему холодно. Верно, потому, что меня морозило. Все мы воспринимаем мир - сквозь себя.

- Видишь? - тускло сказала Оля.

Еще позавчера его не было - еще позавчера на этом биг-борде висела реклама политической партии. Теперь там был Андрей.

«Смотрите в кинотеатрах с 1 сентября "Меня зовут Смерть"».

Моя смерть подарила ему славу, его смерть отдала мне мою жизнь. Даже если б мы любили друг друга, мы не могли б сделать друг для друга больше… Почему ж я больше не могла назвать смерть своим другом? Жестокосердная ко всем, она была и осталась моим хранителем! Она вывела меня из Аида. Она помогла мне понять глубину драм и трагедий. Она исполнила все мои глупые мечты. Я могла считать себя демиургом Андрея. Я могла гордиться им. Я могла поставить его на пьедестал и превозносить себя вечно…

…Потому что талантливые актеры не должны умирать на взлете? Потому что теперь в его жизни был смысл! Или потому что человека, смотревшего на меня с разноцветной рекламы, - не было. И не будет.

Он будет только киноиллюзией. Его придумают. Его полюбят. Его смерть, совпавшая с выходом «Меня зовут Смерть», создаст страшный, красивый миф. Миф будет жить. И все еще больше поверят в реальность странного господина Арко-Анри. Но Андрея - настоящего, смешного, веселого, беззаботного, эгоистичного, доброго, талантливого Андрея - нет. И нет никакого господина Анри, который вернет его мне. Есть только дыра. Бесконечная. Черная. Она ничего не возвращает.

Но 1 сентября это не помешает миру поверить в мою иллюзию. В прекрасную смерть с ошеломляюще красивым лицом Андрея Фирстова.

Я повернулась к Оле.

Она смотрела на свою иллюзию - огромный биг-борд - окно в «настоящую» жизнь, из которого ей вероломно улыбался Андрей.

- Хочешь правду? - Оля Коберникова стирала остатки своего «настоящего» лица. - Я ненавижу его.

- Андрей не любил меня, - сказала я.

«Это не я… - сказала я. - Ты!»

Я попыталась сдвинуть себя с места, подойти к телефону и позвонить в милицию. Но не могла. Как будто для обвинения Оли мне не хватало последних штрихов. Или попросту права обвинять ее?

Еще вчера, уверовав в истинность бутафорского мира Ануя, я выложила пятьдесят таблеток на стол. Вчера я могла умереть, поверив, что смерть - единственное место, где я могу жить. Позавчера Оля убила Андрея, поверив, что ее игрушечный мир - единственный, где она может жить.