Мои Турки

— Все равно перехвачу, когда пойдет домой, — задумал Петр. И для храбрости несколько раз хлебнул из бутылки, которую держал в кармане.

Но домой Катя пошла не одна, а под ручку с невестой и ее женихом.

Петр допил из бутылки до дна и с размаху налетел на них. Он хотел схватить Катю за руку, но его руку перехватил сильный Кондратий, жених Наташи. Парни стали драться, а перепуганная Катя убежала в дом Волковых, да там и осталась до утра.

Брат Наташи Леонтий советовал подать в суд на хулигана, потому что девушке не стало ни хода, ни прохода. Но родители Кати, считая Микиткиных своими родственниками по двоюродным братьям, не хотели причинять неприятность Филиппу и Груше, которых уважали.

Петр не находил себе места и через день уговорил-таки старшего брата Митю идти к Осиным и сватать Катю. Дмитрию не нравилась просьба брата.

— Да не отдадут они свою любимую дочь за тебя, разбойника. Так оно и вышло. И родители не отдали, и Катя отказала наотрез. Долго Петр не видел свою ненаглядную, но однажды повстречал ее, идущую с подругами и попросил выслушать его. Он объяснялся в любви, извинялся за свое буйство и просил простить его. Катя сказала, что давно простила, но встречаться с ним не будет.

Прошло два года. Они не встречались. Петр случай от случая выпивал со своими друзьями, любил повздорить, подраться. Но на других девчат не смотрел.

В этот период просватывали любимую подругу Кати — Ксеньку за нелюбимого Леньку Борисова, потому что хозяйство Борисовых было несколько богаче, и матери Ксени казалось, что делает дочери добро, выводит ее из нищеты. Ксенька заливалась слезами, видеть не могла Леньку.

— Катя, подружка моя, признайся, — спрашивала она, — неужели ты не любишь Петра, что отказываешься от него? Он самый красивый парень, любит тебя без памяти. Вы же пара. Я бы с радостью пошла за Петьку.

— Не знаю, что сказать тебе, Ксеня. Он буйный, от него всего можно ожидать. И я боюсь его, когда случается быть одним. В нем как черт сидит: то в любви клянется, то куражится, а как ревнив — сама знаешь. Красив, конечно. И вспоминаю его часто, и все время ловлю на себе его взгляды.

Под Рождество три задушевные подруги — Лена, Катя и Ксеня — пошли колядовать в магазинах, нарядившись посмешнее. Катя была «барыней», взяв в руки вместо ридикюля кизяк, вместо шляпы надела решето. Ленка нарядилась цыганкой. Не помнит Катя, когда она в последний раз так веселилась. Девчата пели, лихо отплясывали, получали гостинцы.

Румяная с мороза, веселая вбежала Катя к себе в дом:

— Ой, мама, а мы святошничали. Я была барыней, Ленка цыга… И замолкла на полуслове. Она вдруг увидела Дмитрия, старшего

брата Петра, с женой. Все поняв, прошла в горницу. Следом за ней вошла и мать. Заговорила невесело:

— Что же ты скажешь, дочка? Ведь опять прислал сватов.

— А как вы? — Катя была растеряна.

— Да не нам с ним жить. А ну как драться будет? Вошел к ним и Дмитрий:

— Нет, не будет. Женится — переменится. Он души в ней не чает. А проще — жить без нее не может, и нам всем покоя не дает. С ума по ней сходит.

Уговаривали долго. И уговорили. Катя дала согласие.

Петр в такое счастье и поверить не смел. Стал торопить со свадьбой: вдруг Катерина раздумает?

Не прошло и месяца, как сыграли свадьбу. Это было второго февраля 1926 года. Но уже через два дня Катя проглотила первую обиду.

Петр, оказывается, пропил деньги, которые дал ему отец на золотое обручальное кольцо невесте. Кольцо жених одолжил у сестры, а потом сразу же отобрал его у жены.

Но в семье Микиткиных Катю полюбили. Отец считал ее девушкой развитой, умной. На какие только темы она не разговаривала со свекром. Его даже интересовали вопросы, как понимает Катя слово «нация» и другие вопросы, которых он не касался с членами своей семьи. И очень любили родители Петра слушать ее пение.

Частенько просил свекор:

— Спой, Катюша, мою любимую.

Катя пела, старый Филипп подпевал:

Милые подружки, Какой нынче свет, В нынешних ребятах Ни в ком правды нет.

Он любить-то любит, Замуж не берет. Подарочек сулит, Дарить не дает.

Не дорог подарок, Память дорога. Взгляну на подарок, Вспомню, мил, тебя.

Все было бы хорошо и дружно, но пить Петр не переставал, а напившись, ко всем придирался. Нет, Катю он и пальцем тронуть не смел, но всем остальным доставалось в доме крепко, особенно отцу, у которого Петр требовал денег на водку. Дело доходило до сильных драк, до того, что Филипп от сына прятался на потолок. Теперь и Груша поняла, во что вылилось баловство любимого сыночка.

И Филипп отделил сына с невесткой. Пусть Петр побудет хозяином, может быть, тогда возьмется за ум. Сняли им квартиру на Гавриловке, дали лошадь, немного хлеба, а Осины — телочку. И за что бы Катя не бралась, Петр во все встревал, лез сделать сам: то ли помочь хотел, то ли не доверял. Корову доить и то лез сам. Варить, стирать, даже шить — везде он тут как тут. А когда под хмельком, то все ему казалось, что Катя делает не так.