Читаем Мой учитель Филби. История противостояния британских и отечественных спецслужб, рассказанная с юмором и драматизмом полностью

Потом был одногодичный факультет КИ – Краснознаменного института разведки, который впоследствии получил имя Юрия Владимировича Андропова, а до этого был известен в профессиональном кругу разведчиков как Сто первая школа. В первый же день мне присвоили псевдоним для внутреннею пользования, который начинался стой же буквы, что и моя настоящая фамилия, в целом был созвучен ей, но все-таки немного прикрывал мою настоящую личину. Предосторожность нелишняя, поскольку среди выпускников КИ время от времени попадались предатели, сдававшие неприятелю все и вся, включая своих бывших однокурсников.

Правда, за время моей службы в разведке система эта однажды дала сбой. Предателем оказался секретарь парткома КИ, в распоряжении которого находился аккуратненький списочек. Слева настоящие фамилии слушателей, справа псевдонимы.

Скажу еще кое-что о конспирации разведчиков, причем не только наших. Знакомый болгарин, коллега, постигавший азы науки шпионажа на соседнем объекте в Подмосковье, рассказал мне такую историю.

Группа молодых разведчиков из стран социалистического лагеря занимается спортом за высоким глухим забором засекреченного объекта. С другой стороны забора играют в футбол мальчишки из деревни, расположенной рядом. Вдруг за секретный забор залетает мяч. Гробовая тишина.

Затем раздается робкий мальчишеский голосок:

– Дяденьки шпионы, перекиньте, пожалуйста, мяч!

Наверно, это универсально, если верить свидетельству Тима Милна, соратника и близкого друга Кима Филби по службе в Сикрет Интсллиджснс Сервис. По его воспоминаниям, в голы Второй мировой войны сотрудников одного из подразделений британской разведки, глубоко законспирированных за пределами Лондона, легко идентифицировал клерк местного банка. Как? Очень просто. Только разведчикам выдавали зарплату пятифунтовыми купюрами, самыми крупными в то время, и они беспрестанно прибегали в банк, чтобы разменять их.

Как тут не вспомнить известный анекдот про американского шпиона, которого повязали в российской глубинке.

– Но как же так? – недоумевал он. – Ведь я нигде не прокололся, в ватнике ходил, и даже акцент у меня идеальный, не отличить от местных жителей.

– Да, – отвечают ему наши контрразведчики. – Но у нас на Рязаншинс отродясь негров не было.


Прекрасным был этот год учебы! Житье в комфортабельном пансионате недалеко от Москвы. Теннис летом и лыжные кроссы по окружающим лесам и полям зимой. Обучение вождению и фотоделу. Занятия по истории и практике разведки и интенсивный курс иностранного языка.

Всего за год я очень сильно продвинулся во французском. Даже стыдно вспоминать, почему так вышло.

Французский нам преподавала на редкость сексапильная и к тому же обаятельная выпускница иняза, то есть девушка примерно моего возраста. Вероятно, она была дочерью какого-то заслуженного разведчика или знатного чиновника, поскольку распределение после гражданского вуза в К.И считалось более чем статусным.

Я буквально поедал ее глазами, готов был съесть целиком с роскошными густыми черными волосами, белоснежной кожей и аппетитным бюстом, но – увы. Как там у Высопкою: «был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин». Будущий майор, а пока всего лишь жалкий лейтенантишка Баженов героически держал себя в руках целый год. Правда, до француженки, видимо, доносились флюиды вожделения курсанта, возбужденного ею. Она, розовея своей белоснежной шеей, регулярно ставила мне не всегда заслуженные пятерки.

Апофеозом обучения были так называемые городские занятия, проводившиеся дважды, в ходе которых мы на практике закрепляли полученные знания: учились выявлять наружное наблюдение и уходить от него, закладывали тайники, проводили конспиративные и моментальные встречи с агентами, роль которых выполняли разведчики-пенсионеры. Они назывались приватными преподавателями, или попросту приватами.

Городским занятиям предшествовало тщательное изучение Москвы на предмет нахождения наиболее подходящих мест для встреч и закладки тайников. Именно тогда я познал родную столицу настолько досконально, что до сих пор без карты представляю себе структуру любого района города, неузнаваемо изменившеюся.

В КИ устраивались так называемые родительские дни. Это когда на смотрины слушателей приезжали руководители подразделений, за которыми они были закреплены. Моим «родителем» оказался известный в дальнейшем генерал Виктор Федорович Грушко. В будущем он станет вторым лицом в разведке, далее первым заместителем Председателя КГБ В. А. Крючкова во время путча 1991 года, после чего проведет несколько месяцев в «Матросской тишине». Но тогда Виктора Федоровича, еще подполковника, только что назначили начальником английского отдела разведки, и он придирчиво подбирал себе молодые кадры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное