Мой учитель Филби

Позднее я узнал от Питера Батлера, что Алан по специализации арабист и скорее информационщик, нежели оперативник-вербовшик. Батлер также рассказал мне, что вскоре после нашей лиссабонской встречи Алан был переброшен на горячий североирландский участок работы. Не исключено, что он мог уйти из жизни в конце девяностых в печальной авиакатастрофе. Тогда в результате крушения вертолета погиб чуть не весь руководящий состав британских спецслужб, задействованный на ольстерском направлении.

Как в первых раундах боксерского поединка, мы поначалу долго примерялись друг к другу, улыбались, шутили и обменивались ничего не значащими фразами. По-английски это называется small talk. Сперва решили искупаться в Атлантическом океане. Для этого Алан надел видавшие виды шорты. Да и вообще все его курортное одеяние свидетельствовало о том, что человек он экономный, на отдых выбирается нечасто. Выезд по оперативной необходимости в теплую страну для него большая удача, даже праздник.

Поплескавшись в океанских волнах, мы устроились в ближайшей таверне за огромным блюдом морских гадов под пиво. Сей напиток, как известно, располагает к откровенности. Постепенно разговор стал задушевным. Посыпались примеры предчувствий, экстрасенсорной связи между близкими людьми и прочая, прочая.

Алан, в частности, поведал, как его однажды спас от неминуемой смерти покойный отец. Глубокой ночью, усталый, он вез всю свою семью по извилистой неосвещенной сельской дороге, на секунду задремал, и тут ему привиделся отец, громко выкрикнувший: «Алан!» Он очнулся и успел затормозить в нескольких сантиметрах от огромного придорожного дерева.

Алан время от времени и как бы между прочим демонстрировал осведомленность о содержимом моего личного дела. Он поинтересовался моими отношениями с Кимом Филби, спросил, когда я ушел из разведки и почему.

Услышав, что я только что, после двадцати трех лет брака, развелся с женой, этот англичанин ошарашил меня вопросом, не связано ли это с моим уходом из разведки.

Прочитав на моей физиономии гигантский вопросительный знак, сопровождаемый восклицательными, он пояснил:

– Ну как же, ведь она тоже полковник разведки, не так ли? Разве вы не были оперативной парой?

Я ответил, что подобный абсурд комментировать не собираюсь, и со своей стороны преподнес ему сюрприз, достал из кармана и вручил заранее приготовленный пакетик со своими фотографиями в военной форме, от лейтенанта до полковника, и попросил приобщить к моему личному делу, хранящемуся в архиве МИ-5.

– Все это в прошлом. – сказал я. – Мне хотелось бы поставить точку, зафиксировать для истории годы нашею с вами противостояния.

Мой собеседник, явно не готовый к подобному жесту, ошалело взглянул на меня и после долгой паузы выдавил:

– Да, конечно. Но вообще-то мы не верим, что ты ушел из разведки.

– Почему?

– Мы уверены, что такого хорошего сотрудника просто не могли отпустить.

– Ну, как хотите, – заключил я и продемонстрировал Алану свое пенсионное удостоверение, которое тот, впрочем, воспринял со скептицизмом.

Мол, вы, русские, и не такие документы прикрытия способны изготовлять.

Естественно, я задал ему вопрос, сильно интересовавший меня в ту пору. Почему даже по прошествии десяти лет мне закрыт въезд в Великобританию, хотя для ряда моих бывших коллег с аналогичным статусом этот запрет давно отменен?

Тут Алан понес какую-то пургу, сказал, что пересмотры у них имеют место не чаше чем раз в десять лет, а моя «десятка» истекает лишь в сентябре. Потом он неожиданно стал жаловаться на бедность английской контрразведки. Времена, мол, тяжелые, бюджет сократили до такой степени, что не хватает средств на содержание наружного наблюдения для контроля над всеми иностранцами с подозрительным статусом. Да и мой личный статус самый тяжелый для дарования мне прощения. Однако Алан отказался уточнять, почему именно.

Мы договорились продолжить посиделки через день. Будучи абсолютно уверенным в прослушке номера в отеле, я нарочито откровенно отчитался по телефону моей невесте обо всех деталях беседы с новым знакомым.

На следующий день я поехал осматривать Лиссабон, где, к своей радости, быстро обнаружил, что еще не разучился выявлять наружное наблюдение. Оно действительно было, причем не слишком изощренное. В магазине национальной португальской музыки купил несколько кассет самой лучшей исполнительницы народных песен фадо Амалии Родригез. Вечером даже успел на ужин с руководством моторольской тусовки.

Пиаровская начальница, пригласившая меня в Португалию, доверительно шепнула мне на ухо:

– Теперь я точно знаю, что ты бывший шпион. Ко мне подходили местные полицейские и просили проследить за твоими передвижениями и контактами. Не волнуйся, все будет хорошо. Кстати, ты тут у нас оказался без пары. Почему бы тебе не взять шефство над той очаровательной американской брюнеткой? Хочешь, познакомлю?

Честно говоря, очаровательная брюнетка мне показалась крокодилом, и я вежливо отказался от потенциального легкого романа.