Мой учитель

Первая часть «Педагогической поэмы» и этот очерк были сданы в Государственное издательство Украины одновременно – весной 1930 года. Ответ издательства поразил нас своей неожиданностью: очерк «На гигантском фронте» оно одобрило без всяких возражений, а «Педагогическую поэму» отказывалось издать под предлогом ее дискуссионности.

Мы много раз обсуждали этот трусливый ответ Украинского Госиздата, и стало ясно, что Антону Семеновичу необходимо ехать с книгой в Москву.

Договор на издание очерка был заключен на мое имя. Антон Семенович решительно не хотел ставить свою фамилию на обложке брошюры.

— Я не намерен давать врагам педагога Макаренко повод обвинить его в «несерьезности», «разбросанности», попытке делать выводы и обобщения в малознакомой ему области жизни, — сказал он.

Но и я не мог согласиться, чтобы очерк, целиком обязанный своими литературными достоинствами Антону Семеновичу, был издан без его имени. Наконец мы пришли к соглашению поставить на книжке только наши инициалы (Н.Ф. и А.М.). Издательство не возражало. Очерк появился в свет летом 1930 года на украинском языке.

Когда поздней осенью 1930 года я вернулся в Харьков из очередной экспедиции, Антон Семенович стал готовиться к поездке в Москву для переговоров об издании «Педагогической поэмы». К этому времени он окончил уже и вторую часть книги. Мы решили отпраздновать завершение его многолетней работы, благо я получил наш общий гонорар за уже изданный очерк «На гигантском фронте». Встретились, как и раньше, у Галины Стахиевны. За праздничным столом, естественно, больше всего говорили о «Педагогической поэме». Антон Семенович рассказывал о том, что нового внес он в книгу за минувшие месяцы, читал неизвестные мне куски из «Поэмы», показывал переделанные места. Изменения и дополнения сводились главным образом к художественной доработке текста.

Случилось так, что в Москву я попал раньше Антона Семеновича. Он приехал в феврале или марте 1931 года, когда я еще не кончил своих служебных дел, и мне удалось увидеться с ним дважды: первый раз мы встретились в гостинице, в которой он остановился, и я узнал тогда, что рукопись уже сдана им в издательство. Второе наше свидание произошло в самом издательстве, в день, когда он должен был получить там ответ.

Антон Семенович пришел раньше условленного часа и поджидал меня на лестничной площадке. Вид его был необычен: он стоял с опущенной головой и плотно сжатыми губами...

Московское издательство попросило, чтобы Наркомпрос Украины дал свой отзыв о «Педагогической поэме». Было совершенно ясно, что те, кто признал педагогическую систему Макаренко «несоветской», никакой визы на издание его книги не дадут.

Мы молча вышли на улицу. Говорить не хотелось, и мы зашагали по зимней, сияющей Москве, только изредка перебрасываясь ничего не значащими словами; иногда я замечал, что одну и ту же вывеску или витрину вижу уже в третий или в четвертый раз; долго продолжалось это наше бесцельное блуждание по городу...

С наступлением ранних зимних сумерек мы оказались на Неглинной. Внезапно загоревшиеся фонари привлекли наше внимание к вывеске ресторана. Усталые и продрогшие на морозе, мы невольно остановились и решили зайти согреться, перекусить и отдохнуть. Время было обеденное, посетителей много. Свободный столик оказался только в глубине большого зала.

Мы переговаривались в ожидании заказанного, когда вдруг раздался громкий женский возглас:

— Да ведь это он!

И я увидел, как между столиками по направлению к нам быстро пробирается молодая женщина, продолжая взволнованно говорить:

— Это он! Он!

За нею, с интересом глядя в нашу сторону, шел военный. Мы замолчали, а молодая женщина уже оказалась возле нашего столика и бросилась обнимать Антона Семеновича. По его удивлённому и немного растерянному виду я понял, что он не узнает ее.

— Да иди же скорее, Вася, ведь это Антон Семенович, о котором я тебе столько раз говорила! — крикнула женщина своему спутнику и, повернувшись снова к Антону Семеновичу, сказала: — Вы меня не узнаете? Я — Раиса...

— Рая! — радостно воскликнул Антон Семенович и, ласково глядя на молодую женщину, обменялся с нею крепким рукопожатием. — Ты очень изменилась, поэтому я тебя сразу и не узнал, — говорил он. — Ты, кажется, не одна? Садитесь вместе к нашему столику.

Как только было произнесено имя «Раиса», я тотчас вспомнил ее тяжелую историю, коротко рассказанную в «Педагогической поэме».

Взволнованная встречей с Антоном Семеновичем, она сидела перед нами со своим мужем.

За беседой незаметно проходило время. Антон Семенович и Раиса вспоминали колонию, но, конечно, даже намеком не касались темных пятен прошлого Раи. Вспоминали веселые случаи и радостные моменты колонийской жизни. Но когда Антон Семенович к концу разговора спросил, откуда она сейчас едет, на глазах Раисы показались слезы.

— Мы едем из одного пограничного района Средней Азии, где недавно потеряли нашего сына... — ответил за Раису ее муж. — Рая считает вас своим спасителем, отцом, самым близким человеком. И я поделюсь с вами нашим горем...