Мой учитель

— Я думала, они прирастут, — серьезно ответила Валя. Теперь заговорили сразу все: и для ребят и для всех нас было полной неожиданностью, что «трижды гадом», «оборотнем, прикинувшимся змеей», оказалась эта маленькая худенькая девочка. Лопотецкий, уже забыв о своей угрозе «перегрызть горло гаду», начал подговаривать ребят попросту нарвать после собрания побольше крапивы...

Антон Семенович строго посмотрел на него, и Лопотецкий сразу затих.

— Валя, ты дашь слово общему собранию, что не будешь никогда лазить на бахчу и портить арбузы?

— Да, я больше этого делать не буду, — тихо ответила она. Антон Семенович поставил на голосование предложение простить Валю, и ребята довольно дружно проголосовали за это. Только Лопотецкий, члены его отряда да еще несколько ребят «воздержались». Валя села на свое место, а Антон Семенович поставил на обсуждение собрания еще некоторые —уже вполне мирные — вопросы жизни колонии.

Когда все расходились, Антон Семенович задержал Лопотецкого. Поговорив с ним о разных хозяйственных делах, он сказал, прощаясь:

— Если я узнаю, что ты хоть как-нибудь обидел Валю, то уходи из колонии сам. Всё равно уволю. Так и ребятам передай.

Сказано это было словно между прочим, но так, что Лопотецкий понял: Антон Семенович не шутит!

После собрания, когда я возвращался домой под впечатлением всего, что видел и слышал в клубе, мне показались наивными, чтобы не сказать просто глупыми, мои прежние мысли о записной книжке Антона Семеновича, в которой будто бы систематизированы все наказания за те или иные проступки колонистов...

Каждое необычное происшествие в жизни ребят, а то и просто изменение в их настроении или поведении, подчас совсем незаметное, для Антона Семеновича оказывалось серьезным поводом к тому, чтобы начинать искать иное решение уже однажды решенного вопроса и находить новые формы педагогического воздействия на колонистов. Именно так, в повседневной практике, вырабатывал Антон Семенович свою систему воспитания. Главным в ней было внимание к «человеку в ребенке», гибкость и отсутствие трафарета в подходе к ребятам.

На следующий день случай с арбузом был уже забыт. Только «капканы» Лопотецкого, валявшиеся за ненадобностью возле куреня, еще некоторое время напоминали о той вспышке ребячьих страстей, которую Антон Семенович так мастерски погасил.

Среди применявшихся Антоном Семеновичем наказаний был выговор с объявлением в приказе в день праздника Первого снопа, в день рождения А.М. Горького или в день другого ближайшего колонийского праздника.

Сначала я не понимал смысла этой воспитательной меры. Мне казалось, что наказание, исполнение которого отложено надолго, теряет свое значение. Кроме того, думал я, разве можно омрачать общий для всех колонистов праздник кому-нибудь одному из них? Это непедагогично.

Но скоро я заметил, что практически до объявления такого выговора дело никогда не доходит: тот, кто предупрежден об ожидающем его позоре, быстро исправляется, и совет командиров отменяет свой выговор еще до наступления праздника.

МЕСЯЦ БЕЗ МАКАРЕНКО. ТЕАТР. ШКОЛА.

Вначале 1925 года Антон Семенович получил отпуск и решил поехать в Москву. Во все предыдущие годы, с самого основания колонии, он ни разу не отдыхал, потому что, как говорил он, у него не было «свободной души». Руководство колонией на время своего отпуска Антон Семенович решил поручить мне. Я сознавал, какая большая ответственность ляжет на мои плечи, помнил о своей педагогической неопытности, и мне очень не хотелось браться за эту работу. Однако от всех моих доводов и возражений ничего не осталось, когда Антон Семенович грустно сказал:

— Ну что ж, придется и в этом году не идти в отпуск... Дольше отказываться стало невозможно. Но на душе у меня было неспокойно, и я попросил Антона Семеновича на всякий случай оставить мне необходимую инструкцию. Он улыбнулся.

— Вы в колонии уже работаете почти год, хорошо знаете наше хозяйство и организацию воспитательно-педагогического процесса, — ведь вы незаметно тоже участвуете в его разработке. Опыта, подобного нашему, не было в прошлом, нет в настоящем ни у нас, ни за границей. Если общие положения, которые легли в основу воспитания колонистов, верны, то, возвратившись из отпуска, я найду колонию еще более окрепшей. Все отклонения от нормы покажут слабые стороны в нашей организации дела. Прошу вас смотреть на мой отъезд, как на один из методов проверки нашего опыта, и поэтому разрешите мне никакой специальной инструкции вам не давать. Могу только посоветовать побольше бывать с колонистами, опираться на лучших из них, не упускать из внимания ни одной мелочи, не плестись на поводу у ребят, а вести их вперед...

В ответ на мою просьбу дать на крайний случай хоть свой московский адрес Антон Семенович махнул рукой и сказал: