Время шло, начались дожди. Кто-то поленился вовремя высушить обувь, кто-то после бани не просушил волосы… Словом, через пару недель появились первые больные. Вот тут и пригодился мамин кулек с медикаментами. Вначале в ход пошли бинты с зеленкой, затем фурацилин, а затем и аспирин. Одним я ставила компрессы, другим банки. За полчаса до отбоя наступало время медицинских процедур. Лечение проходило оперативно, практически как на конвейере.
В тот день мы устали больше обычного. Очень хотелось спать. А так как все жили в одной большой комнате, то свет выключали по общей команде. Моя сокурсница Анжела разболелась, не температурила, но горло у нее болело сильно. Таблетками тогда особо не увлекались, поэтому я «выписала» ей полоскания теплым раствором фурацилина утром-днем-вечером, сухое тепло на ночь и смазывание миндалин люголем перед сном. Кто-то настойчиво требовал тишины и покоя.
Я взяла знакомую скляночку, привычно намотала вату на карандаш, от души пропитала все это содержимым баночки и скомандовала Анжелке:
– Шире рот, не дыши на меня!
Та была молодцом. Не капризничала, не ныла, как маленькая. Только после моих манипуляций как-то подозрительно на меня посмотрела:
– Вкус не такой, как обычно… Странный…
Мне стало нехорошо, почему-то заныло под ложечкой. Я поглядела на баночку. Мама дорогая! В ней был не люголь. Анжелкино горло я обработала клеем БФ…
Если бы нас с ней не торопили, если бы в комнате было бы светлее, ну и т.д. Я с ужасом смотрю на подопечную, та начинает прислушиваться к себе… Мои ладони вспотели, я растерянно смотрю на пациентку:
– Ну?!
Анжелка, повертев головой, бодро сообщает:
– Нормально!
– Точно, все хорошо?!
– Да! Ложимся спать.
Эх, молодость! Сейчас я бы, наверное, сидела у кровати потерпевшей всю ночь и с тревогой глядела ей в глаза. Да еще бы и молилась! А тогда… Она же сказала, что все хорошо! Все уснули, и я тоже. Наутро первым делом:
– Анжела! Как твои дела?! Как горло?
Та садится на кровать и в задумчивости говорит:
– Ты знаешь, а горло ведь прошло! Ночью, правда, просыпалась два раза, дышать тяжело было… А так, ничего.
Как хорошо быть молодым и здоровым! Нервы в порядке, сон крепкий. У всех… И у пострадавшей, и у виновной.
Самое удивительное, что мой авторитет Айболита не пошатнулся. Страждущие по-прежнему обращались за медицинской помощью, мамины запасы лекарств таяли. Правда, после этого случая меня за глаза стали называть «Горчичником»… Ну хоть не клизмой, и то хорошо!
Анна Вислоух (
Как я в самодеятельности участвовала
Ленка сидела на кровати в позе лотоса, у ног ее стояла большая фарфоровая супница, а на стене косо висела репродукция с изображением генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева. Леонида Ильича. Когда мы ввалились в комнату нашего барака, она протянула руку к портрету и торжественно изрекла:
– Верной дорогой идете, товарищи!
Мы застыли на пороге, пораженные не столько явлением беглянки народу, сколько несоответствием исторической сущности момента и фривольным положением прекрасных Леночкиных ног. Лишь через несколько секунд пришло озарение.
– Ура-аа-аа! Ленка вернулась!!!
– Вернулась, – скромно потупила глаза наша факультетская красавица. – И не с пустыми руками!
С этими словами она жестом фокусника – вуаля! – сдернула с супницы крышку, и мы увидели, что там… селедка под шубой! Мама дорогая! Нам, студентам, после ежедневной битвы за урожай картофеля, после столовской перловки и пшенки Ленка со своим салатом показалась посланцем… ну если не с небес, то из знаменитого городского гастронома «Утюжок» точно. И все бросились ее обнимать и тормошить, расспрашивая – ну как там? – словно были оторваны от дома на долгие годы и провели их в нечеловеческих лишениях и героическом преодолении. И словно несколько дней назад не обиделись на нее насмерть, вынашивая план бойкота, когда, несмотря на грозные обещания руководства «принять меры» к самовольно покинувшим лагерь, она сбежала в город, гордо заявив – «навсегда!» и «в гробу я видала вашу картошку!».
Из-за этого вопиющего во всех смыслах случая было экстренно созвано собрание.
– Мы, значит, вкалывай за нее, – отличница Надя, считавшая Ленку вертихвосткой, была полна благородного негодования. – А она там… маникюр поехала подновить! Исключить ее из комсомола!
– Ну уж ты хватила, Хорошкина, – остудил ее благородный пыл наш комсорг Коля, безнадежно влюбленный в Ленку. – Не ты принимала, не тебе исключать! А вот бойкот ей объявить – это, пожалуй, можно.
И взгляд его затуманился мечтой о том, как заплаканная и раскаявшаяся Ленка упадет ему на грудь с мольбой о прощении. На этом собрании мы с Галкой скромно помалкивали, ибо были посвящены в Ленкины планы. Она просто решила дня на два смотаться в город, действительно почистить перышки. А еще – и самое главное! – она выполнила мою просьбу. Ленка привезла мне из города гитару.