Мой век – двадцатый. Пути и встречи

Когда-то Рига была крупнейшим западным торговым портом России с населением примерно три четверти миллиона человек. Теперь же, как и Вена, она превратилась в обедневшую столицу крошечного государства, великолепные здания и хорошо спланированные улицы которой населяло меньше трехсот тысяч жителей.

В Риге я впервые познакомился с порядками в старой царской империи. Когда в таможне возникли какие-то затруднения с моим багажом, Мишель, знакомый с порядками в мире, прошептал: ”Дай ему сколько-нибудь”. Я протянул таможеннику доллар. Окинув меня суровым взглядом, он отвернулся. На какой-то момент меня охватило беспокойство: не забывайте, что эта была моя первая поездка в Европу и я наивно считал, что давать взятки официальным лицам -преступление.

’’Мало”, — прошептал Мишель. Я протянул десятидолларовую бумажку. На осмотр моего багажа ушло две минуты. С улыбками и поклонами таможенники собственноручно вынесли его из здания таможни и погрузили в ожидавшее такси к явному неудовольствию флегматичных латышей, поскольку вся эта процедура задержала досмотр их багажа. Позже я узнал, что совершил две ошибки — с американцев полагалось брать по пять долларов.

ftira — великолепный город, что никак не относилось к его самой лучшей в то время гостинице ’’Рим”. В ней была только одна ванная, которой, казалось, никто не пользовался, и, увидев ее, я понял почему.

Как только разнесся слух, что я еду в Россию, вдруг оказалось, что каждый официант проявляет самое лестное рвение мне услужить. Меня усадили за лучший стол и торжественно обслуживали, мгновенно исполняя каждое желание. Сначала это меня удивило, но в следующий же вечер секрет раскрылся.

Представительный метрдотель с короткой седой эспаньолкой, подойдя ко мне, конфиденциально прошептал: ”Вы едите в Россию?”

”Да, а что?”

”Но ведь это верная смерть!” — драматически прошипел он после минутного колебания.

Не дав мне ответить, он стал подробно и сбивчиво рассказывать о своем бегстве из страны ’’красного террора”. Создавалось впечатление, что его преследовали волки в образе человеческом, а может быть, это были настоящие волки, я так и не понял. Как бы то ни было, он пережил ужасные испытания и спасся только чудом. Поддерживая свои доводы словами и жестами, метрдотель убеждал меня пока не поздно вернуться назад. ”Вы молоды и перед вами — прекрасная жизнь. Зачем играть со смертью? - добавил он таким же, как и в начале, трагическим тоном. — Потому что там — смерть”.

В эту ночь я плохо спал. Я редко помню свои сны, но я запомнил, что мне снилась тогда бездорожная степь и преследующая меня стая волков, все с одутловатыми жирными мордами и коротенькими эспаньолками метрдотеля. Этот кошмар длился всю ночь и исчез только с восходом, когда я, пострясенный и обессиленный, отправился за продуктами для поездки в Москву.

Никто не мог сказать, сколько времени она продлится. Кто-то рассказывал, что выехал из Риги, кажется, поздно ночью и через пару дней добрался до русской пограничной станции Себеш. Говорили, если повезет, через несколько дней можно добраться до Москвы. ”А если не повезет?” — подумал я. Однако не стоило допускать подобные мысли.

Я накупил столько сыра, масла, повидла, сардин, хлеба и галет, что ими можно было заполнить целый ящик. Затем, взгромоздив весь багаж на три извозчика, я отправился на вокзал.

Время близилось к полуночи, вокзал был темным и мрачным, а поезд — еще темнее и мрачнее. Однако совсем мрачно выглядела горсточка пассажиров, на собственный страх и риск отправлявшихся в неизведанную Советскую Россию. Борис Мишель, раньше жалевший, что не может со мной ехать, а теперь, казалось, весьма довольный этим обстоятельством, вдруг воскликнул: ’’Боже мой, я забыл свечи”.

’’Свечи? — повторил я глупо. — Зачем мне свечи?..” Но он уже бежал вдоль перрона, как будто его преследовали все волки России, оставив меня одного с огромной грудой багажа и флегматичным латы-шом-носилыциком, ни слова не понимавшим ни на одном из известных мне языков.

По расписанию поезд отправлялся в двадцать три часа сорок пять минут. С каждой минутой волнение мое росло, но на платформе не замечалось никакого движения. Поезд оставался темным, а маленькие группки робко жавшихся друг к другу людей, казалось, и не собирались начинать посадку. В момент отправления поезда пробил колокол, но опять ничего не произошло, и никто не сдвинулся с места. Я чувствовал себя как во сне, отрешенным от мира. Единственной реальностью было квадратное бесстрастное лицо моего латыша-но-сильщика. Оставалось только ждать.

Когда пробила полночь, на платформе появился задыхавшийся Мишель, держа по две свечи в каждой руке. В момент его появления колокол пробил дважды.

”Я был уверен, что еще есть время, — сказал он, тяжело дыша. — Плохо бы пришлось вам без свечей, ведь в поезде нет света”.

”Да? А где же спички?”

Спички он, конечно, забыл, но мы взяли коробок у носильщика, который в конце концов в кромешной тьме погрузил весь мой багаж в не слишком чистое купе с голыми деревянными скамьями.