Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно

Меня нервировало уже то, что я вообще занимаюсь спорами других людей. Я в принципе не люблю споры. Пожалуй, заметить это через десять лет адвокатской практик – несколько поздновато. Сам смысл существования адвокатов естественным образом заключается в первую очередь в наличии конфликтов между людьми. Но никогда не поздно приспособить профессию к своим жизненным установкам.

Все мои клиенты были, если можно так сказать, «как будто клиентами». Они вели себя так, как будто они самые важные люди на свете. Я вел себя так, как будто меня это интересует.

Не раз и не два я готов был взорваться во время консультаций и спросить у моих клиентов – у них вообще все дома или как? Почему, черт возьми, они едут со скоростью 180 км/час, если на большом, круглом с красной каймой щите черным цветом указано 80? Что с вами, собственно говоря, не так, если вы готовы заплатить 120 евро за то, чтобы адвокат составил вам жалобу из-за разницы 36 евро в счете на коммунальные услуги за квартиру с арендной платой 2200 евро?

Правда, мои срывы из-за таких клиентов были совершенно бесшумными. Я просто припирал их к стене, говоря, что им еще повезло с результатом. Если клиент лишался водительских прав из-за моего злостного бездействия, я мог очень правдоподобно объяснить, что с трудом сумел выторговать уж совсем неизбежное минимальное наказание, а без меня клиент утратил бы эту бумажку на гораздо дольший срок. Хотя это было не так. Но людей, которых напрягало разбираться с простым указанием дорожного знака, содержащего всего лишь две цифры, было очень легко убедить такими аргументами.

Все это тоже во многом было связано с моим внутренним ребенком. Мое желание просто жить в мире и покое игнорировалось каждым отдельным клиентом, желавшим конфликтовать.

Но в данный момент я заново поработал бы для всех этих клиентов, намеренно припертых мною к стенке из чистого ребячества, при условии, что Борис снова оказался бы в своей камере в подвале. Я побрел дальше.

В квартире на этаже между моей конторой и детским садом жил Саша. Я в мыслях миновал ее и спустился этажом ниже. Ко входу в детский сад.

В последние месяцы, несмотря на нервирующих меня клиентов, я испытывал внутреннее удовлетворение оттого, что утром мог спуститься из квартиры всего на один этаж и оказаться в своей конторе. А потом, если заблагорассудится, еще на два лестничных пролета в детский сад моей дочери. В любое время, когда захочу. И что же, теперь с этим всё?

Взять на себя детский сад было первым и лучшим из решений, которые я принял после смерти Драгана. Не только потому, что мне требовалось место в детском саду для дочери. Места в детском саду предоставляли также непревзойденную возможность ставить людей в зависимое положение. Поэтому распределение мест происходило по одному очень объективному критерию: способности ребенка, точнее – родителей ребенка.

Если родители ребенка были способны послужить моим интересам – их дети получали место.

Если родители ребенка были способны навредить моим интересам – они получали место в первую очередь.

Если родители ребенка не только были способны, но и вознамерились бы навредить моим интересам – их дети, увы, потеряли бы место. Но такого за последние полгода еще не случалось.

Взять на себя детский сад и руководить им мафиозными методами – это одно. Быть папой детсадовского ребенка – нечто совсем другое. И это мне нравилось больше всего. Я любил смотреть, как моя маленькая дочка под моей защитой делала все более уверенные шаги в чудесном мире. Чтобы максимально поддерживать ее в этом, я две недели назад избрался в родительский комитет группы «Немо». А моей заместительницей стала очень привлекательная женщина, Лаура, мама Макса. Чтобы подчеркнуть свою отцовскую вовлеченность, я даже пригласил представителей родительских комитетов всех групп на первую предварительную встречу к себе на квартиру сегодня вечером.

До вечера еще надо было дожить. Мои мысли вновь приобрели негативную окраску. Я попытался заново сконцентрироваться на своей позитивной мысленной прогулке по дому. Но я уже почти добрался до конца этого пути.

Ниже детского сада находились протяженные подвальные помещения. Два из которых теперь были свободны.

Все места, где я только что мысленно бродил, все это в одночасье канет в небытие, когда Борис расскажет своим людям, что я шесть месяцев держал его в подвале. Если бы я не отрекся от насилия, то отвесил бы сам себе оплеуху за то, что не был более жестоким человеком. Что просто не убил Бориса сразу, без промедления.

В этот момент я услышал через открытую балконную дверь какое-то звяканье. Не такое громкое, как звон бьющихся бутылок ночью в парке, когда пьяные гопники бросали их на каменные плитки бордюра песочницы. Скорее приглушенное. Как будто кто-то бросил в оконное стекло канцелярии детского сада камнем, завернутым в шерстяное одеяло.

Я открыл глаза. Одного я достиг своим упражнением по осознанности: страх исчез. Теперь я был всего лишь в ярости. И тоненький голос во мне кричал: «Тапси!»

10. Креативность