– Гости приюта говорят, ты облаял его, потому что он не обслужил тебя первым по очереди.
– Даже если и так, он свалился именно в тот момент?
– Нет, после, но…
– Тогда в качестве свидетеля я вообще отпадаю.
– Но если ты поссорился с официантом, то мог иметь мотив подстроить этот несчастный случай.
– Петер, еще раз, ты хочешь разговаривать со мной как со свидетелем или как с обвиняемым?
– Я пока не знаю. Все-таки это заурядное дело. Речь идет всего лишь о двух строчках в формуляре.
– Если кратко: когда имеется хотя бы намек на возможность того, что моего клиента допросят как обвиняемого, я неизменно требую ознакомления с материалами дела. Мое предложение: ты рассказываешь мне, как твои коллеги вышли на меня, а я прикину, приходит ли мне что-то в голову по этому поводу.
– Значит, так, официант в свой перерыв, вероятно, присел на пару ящиков с пустыми бутылками из-под альмдудлера. Ящики опрокинулись на ворота станции грузовой канатной дороги. Ворота не были заперты надлежащим образом. Официант и ящики свалились в ущелье рядом с террасой. Официант сломал себе шею.
– Глупое дело. Но оно не для полиции.
– Администратор приюта показал, что утром он поставил ящики
– И в каком месте я вступаю в игру?
– В двадцати минутах ходьбы от приюта есть пассажирский фуникулер. Там всех пассажиров снимают на камеру при проходе через турникет. Гостям приюта показали все фотографии пассажиров, которые в тот день пользовались пассажирским фуникулером. На одной фотографии был ты с Катариной и Эмили. Свидетели опознали в тебе того гостя, который ссорился с официантом.
– Так, к вопросу о конфиденциальности в Альпах: как твои коллеги узнали мое имя по фотографии?
– При регистрации к фотографии прилагается номер билета. Хотя ты и оплатил свой билет наличными, но при этом воспользовался скидкой по туристической карте. А туристическая карта с твоим именем есть в системе.
В детском саду мамочки беспокоились, имеют ли их дети право по соображениям конфиденциальности на собственное групповое фото. А в Альпах, очевидно, без какого-либо запроса собирают целые горы личных данных. И что я должен сказать по этому поводу?
– Ага.
– Не хочешь еще что-нибудь сказать?
Если бы я был честен, то да. «Мне жаль». Или: «Если бы я мог это исправить…» Или: «Тут еще такое дело с моим внутренним ребенком…» Ничто из этого никак не улучшило бы мое положение. Так что я, перед тем как ничего не сказать, озвучил комментарий моего внутреннего ребенка:
– Неплохо было бы ввести в Альпах обязательное ношение шлема.
– Что, прости?
– Ну, в большом городе каждый ребенок носит шлем, когда едет на велосипеде. Если бы этот официант в Альпах носил шлем, он при падении не пострадал бы настолько, что теперь приходится заводить подобное расследование.
– Ты был тогда в Альпах или нет?
– К какому сроку ты должен заполнить этот формуляр в рамках служебной помощи?
– Если пару дней полежит на моем письменном столе, мир не рухнет. Просто сообщи мне к выходным, что решишь.
Таким образом, в настоящий момент я мог отложить проблему со смертью Нильса. Пока я жил настоящим моментом, этого было совершенно достаточно. Но будущее готовило для меня другие моменты. И страх перед ними я еще не совсем поборол.
Наряду с вопросами о том, должен ли я до пятницы отрезать Борису голову, смогу ли сегодня днем вернуть доверие своей безосновательно ревнующей супруги и сумею ли завтра удержать подальше от тайника в котельной толпу детсадовских мамочек, спасающих климат, я, значит, должен был до конца недели заниматься вопросом, как вытащить свою голову из петли под названием «Нильс». Я ненавидел любые сроки. Они не ценили настоящий момент.
37. Мудрость
Знание о вашем внутреннем ребенке дает вам мудрость. Мудрость – как свет. Как свет, она озаряет темноту. Но и притягивает самые причудливые формы жизни.
Мне нужно было выйти. Выйти из квартиры. Из дома. Еще лучше – из города. Я жил осознанно. Я установил хороший контакт с моим внутренним ребенком. И несмотря на это, моя жизнь вот уже месяц была перегружена проблемами больше, чем когда бы то ни было. Слишком много всего навалилось на меня. Обнаружение Бориса по-прежнему представляло для меня опасность. Если я не возьму под контроль шантажиста – вероятно, это Курт, – то вся моя выстроенная на лжи конструкция для организаций Драгана и Бориса рассыплется в прах. С точно такими же последствиями, как если бы Борис действительно сбежал.