Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно

Эта фраза была мне известна. Как адвокату по уголовным делам. Хотя и в правильной орфографии. Это был главный тезис из так называемого Канона чести. Некий, безусловно не совместимый с уголовным кодексом, свод правил кровной мести. Похоже, Хольгерсоны не так уж легкомысленно отнеслись к смерти своих отпрысков. Именно это впечатление должна была создать записка. Так пожелал мой внутренний ребенок.

Я лично не верил, что какой-либо Хольгерсон будет чересчур сильно переживать из-за смерти двух своих мелких наркодилеров. По крайней мере, пока он полагал, что смерть наступила в результате несчастного случая. И уж тем более ему, наверно, весьма безразличен тот, чей грузовик переехал трупы. Но хорошо, если Курт думает иначе.

Я еще раз прочел записку вслух:

– «Лишонный Чести ни знает Покаянию»… Ты, вообще-то, сдаешь в аренду только электросамокаты или еще и буквы Е? Тут в тексте двух явно не хватает.

Курт счел, что дислексия у того, кто сунул ему под стеклоочиститель это послание, – вопрос скорее второстепенный.

– Я погуглил. Это объявление кровной мести. Два типа, которых переехал мой фургон, были из Хольгерсонов.

Очень хорошо. Курт заглотил наживку. Если он теперь из-за этого пребывал в состоянии безысходности, значит мой внутренний ребенок все сделал правильно.

– Хольгерсоны? Это не те, что как-то связаны с золотым младенцем Иисусом? Плохо дело. Похоже, эти ребята не понимают юмора. Но что я могу для тебя сделать? – наивно спросил я.

– Ты же… То есть я слышал… У тебя же, как у адвоката, есть контакты с такими людьми. Ты не можешь это как-то уладить? Передать им что-нибудь?

Я дистанцировался. Как физически, так и вербально.

– Во-первых, не понимаю, о чем ты говоришь. Во-вторых, даже если у меня и есть контакты с «такими людьми», с Хольгерсонами их нет. И в-третьих, это дело полиции. Иди с этой запиской к ним.

Курт восстановил нашу близость весьма неприятным образом. Он подошел ко мне почти вплотную. Я ощутил отвратительный запах его лосьона после бритья. Словно желая утешить меня, а не получить от меня утешение, он схватил меня за плечи, привлек к себе и прошептал в ухо:

– Если речь идет о моей жизни и я вынужден из-за этого дела обратиться за помощью в полицию, то мне придется многое рассказать там. Очень многое. Среди прочего почему у одного из Хольгерсонов отсутствует ухо. И тогда полиция наверняка расскажет об этом Хольгерсонам.

Курт не планировал умереть как мужчина. Он хотел увлечь с собой все, что можно, прежде чем волны сомкнутся над его головой. Вот почему никогда не следует помогать утопающему, впавшему в панику, если вы не находитесь в надежной спасательной лодке.

Вот черт. Наверное, я должен был указать моему внутреннему ребенку на такую опасность. Правда, я и сам совсем не подумал о подобной саморазрушительной реакции Курта. Разочарование в моих глазах Курт ошибочно истолковал как желаемую реакцию на его угрозу. Он стал более миролюбивым.

– Но всего этого можно избежать. Не подпускай ко мне Хольгерсонов. Пусть кто-то другой ответит за это головой. Тогда, при определенных обстоятельствах, я буду тебе очень благодарен.

Он обнял меня, снова отдалился и улыбнулся.

– И если ты не хочешь оказать любезность мне, сделай это для моей сестры. Кажется, она находит тебя очень привлекательным.

Значит, даже сестра была для него только средством достичь цели. Вот засранец.

– Я… подумаю об этом. Возможно, сумею кое-что уладить. Но для этого мне понадобится некоторое время. Устроит тебя, если я скажу завтра, как могу тебе помочь? – запинаясь, проговорил я, с трудом заставляя себя не отворачиваться от него. Не потому, что боялся Курта, а потому, что его отвратительный запах теперь, после объятия, пристал и ко мне.

– Ладно. Завтра. Я хочу, чтобы завтра у тебя был план, как мне отделаться от Хольгерсонов. Иначе ты следующий.

Курт залез на свой электросамокат и укатил.

Я счел всю эту ситуацию абсолютно абсурдной. Беспричинные объятия были мне столь же подозрительны, как и обоснованные угрозы.

Итак, не осталось сомнений, что шантажист – Курт. Однако я по-прежнему не имел ни малейшего понятия почему. Теперь он еще и обоснованно угрожал мне Хольгерсонами, притом что я-то ему угрожал необоснованно, и это мне совсем не нравилось. И я был не одинок в своем видении ситуации.

«Я не представляю, как мы справимся с этим без осознанного убийства», – заявил вдруг мой внутренний ребенок.

«Что, прости?»

«Этот тип явно пустился во все тяжкие. Прежде чем Курт уничтожит все, что для нас имеет значение, может, лучше было бы уничтожить Курта».

Мне пришлось припомнить объяснение Йошки Брайтнера, что дети не ведают границ. Они хотят все или ничего. Похоже, к внутреннему ребенку Курта это тоже относилось в полной мере. Он хотел или всего достичь, или все уничтожить. Мой же внутренний ребенок в этом смысле, видимо, был уже довольно зрелый. Он хотел убивать осознанно. А я был тем, кто больше не хотел убивать.

Но я понятия не имел, как мне обойтись без убийства Курта.