Мои Воспоминания

Мне велели взять её палец и надеть на него кольцо. Я не хотел брать её палец. Отец мне дал оплеуху и пригрозил плетью. Я взял её палец, сердясь, что меня принуждают брать её палец. Я её ущипнул. Она заплакала. Отец Зисль дал ей два злотых, а мой дал мне два злотых, чтобы мы помирились. Я уже взял её палец и произнёс благословение вслед за дедом, сказал «мазл-тов» и стал танцевать. Потом меня посадили за стол вместе с Зисль и кормили печеньем и вареньем. Зисль вдруг заплакала. Её мать спросила:

«Что ты плачешь, Зиселе?»

«Хочу пи…»

Её вывели.

Я сказал:

«Я тоже хочу».

Меня вывели тоже, а потом мы сидели рядом. Потом мы задремали, и моя сестра Хая повела меня домой, и Зисль тоже уложили спать.

Если была мне какая-то радость, то оттого, что я две недели не ходил в хедер со вторника до воскресенья. Назавтра к нам пришёл на обед сват, сватья и Зисль с бритой головой и в чепце до самых глаз. Мама сварила на обед курицу. В будние дни мяса не ели, разве что был какой-то праздник. Тогда тот, кто празднует, давал деньги мяснику за корову или телёнка и договаривался с ним, сколько будет стоить фунт мяса. Был один мясник, закалывавший на всю неделю телёнка. Он доставлял мясо таким господам, как асессор, писарь, нескольким богатым горожанам. А что оставалось от этого заказанного телёнка, продавал помещичьим экономам.

После еды Зисль осталась у нас. Но она мне со своим чепчиком не нравилась. Только мы начали играть, как я с неё сдёрнул чепчик, увидел белую бритую голову и закричал:

«Фэ, парх, парх!»

Ей стало стыдно и она заплакала. Отец на меня рассердился и выпорол на глазах у Зисль (он меня порол часто), перечисляя во время порки мои прегрешения:

«Не срывай чепчик Зисль, не дразнись «парх»!».

А я кричал и плакал под розгой:

«Я больше не буду, папочка!».

Меня пороли, а Зисль в этот момент перестала плакать и начала смеяться. Потом её отвели домой и мы снова поссорились: она – от позора, который я ей причинил, а я – из-за порки, которая мне из-за неё досталась.

Назавтра папа с мамой пошли к свату на обед, а я отказался. Только сваты друг с другом праздновали, а мы с Зисль не встречались. В субботу сват собрал у себя миньян и отец взял меня на молитву. Меня позвали к Торе шестым, как подобает молодожёну после свадьбы. Поставили скамеечку у пюпитра для чтения, и отец со мной вместе произнёс благословение. Ещё раньше он мне заказал маленький талес через Довида-балагулу, чтобы тот привёз из Бриска, а после молитвы подавали лекех с вином. Меня усадили за стол, но Зисль со мной сидеть отказалась.

Так месяца два мы были в ссоре. Пришёл Песах, и мама пригласила Зисль в гости на праздник. Все хотели, чтобы мы уже помирились. Мама нам дала орехов и тёща тоже дала орехов, чтобы мы играли. Я был единственным сыном и задавал четыре вопроса[73], и Зисль как видно понравилось, как я задаю вопросы. Потом мы играли в орехи оба праздничных дня. На другие дни пасхальной недели меня звали в дом тестя, куда меня отводила мама. Целый день я проводил у тестя, играл с Зисль, а вечером приходила мама, забирала меня домой, а наутро снова отводила к тестю.

Последний день Песах я целиком провёл с Зисль, играл в орехи. Она так хорошо научилась, что играла чуть ли не лучше меня. Я рассердился, опять сорвал у неё с головы чепчик и у меня невольно вырвалось:

«Парх!»

Этим я себе произнёс приговор. Зисль с громким плачем кинулась к своей матери, и та с большой злостью мне отвесила оплеуху, а отец сказал, что позаботится о том, чтобы раби меня в хедере выпорол. Я убежал домой, и тут же появился тесть с жалобой на меня: такой распущенный мальчик, надо его выпороть, чтобы он раз навсегда запомнил.

Сообщили раби, чтобы за сдирание чепчика с головы Зисль и крики: «парх» меня как следует высекли. Раби с большой строгостью исполнил приговор, и больше я ни разу не сорвал с неё чепчик и не обозвал нехорошим словом. В ссоре мы были целый год, до следующего Песаха.

На Песах тёща снова привела к нам Зисль, и обе мамы буквально выложились, чтобы помирить «молодую пару».

Мы помирились и больше не воевали. Волосы у неё тем временем отросли, чепчик она постоянно снимала и мы им пользовались для игры в орехи, как прежде пользовались для этой цели моей ермолкой.

Когда нам исполнилось по двенадцати лет, мой отец мне открыл тайну, что мы есть муж и жена. То же Зисль сказала её мама, и тогда нас свели вместе.

Мама научила Зисль, как себя вести с мужем, а меня научил отец, как должен себя вести я. Мы стали мужем и женой, и так и живём, слава Богу, до сегодняшнего дня.

Иногда она даже ругается, но я уже привык и не отвечаю. Сейчас, слава Богу, мы выдаём замуж дочь, пусть она будет счастлива».

Эта правдивая история, которую я специально передал подробно, очень характерна для того времени.

Так себя вели все молодые пары. Мальчика забирали домой его родители, а девочку – её. И часто сводили вместе, чтобы они играли, и если они были соседями, то продолжали играть, как прежде. Они часто дрались, он срывал с неё чепчик, и отец его наказывал розгами, как и до этого.