Мои воспоминания. Часть 2. Скитаясь и странствуя.

Снова Любовичева. – Её уговоры моей жены. – У меня начинаются неприятности. – Я бегаю за рецептами. – Печальная история с конём. – Доктора. – Я снова собираюсь в путь.– Еду в Каменец.– У деда в Пруске. – Воровство у акциза. – Донос. – Бумажные деньги. – Мой приятель – Тёмные дела.

Любовичева чем дальше, тем больше влияла на мою жену. Та день и ночь работала, почти без перерыва, и мне это портило жизнь.

Жена родила дочь. Помещица пришла на другой день и сказала, что она хорошо выглядит и, как ей кажется, сможет на третий день встать. Ей не подходит лежать после родов восемь дней, как другие еврейские женщины.

"Ты такая замечательная хозяйка, - улыбалась она, - так вставай побыстрей".

Жена её послушалась, и - не на третий, как хотелось Любовичевой, а на пятый день после родов встала и начала выполнять по хозяйству всю тяжёлую, деревенскую работу: делала из кислого молока сыр, из сметаны - масло, доила коров, и проч. Естественно, что от подобных замечательных хозяйственных подвигов она стала кашлять и получила боли в сердце. Я привёз доктора, который сказал, то это - начало туберкулёза.

Я тут же позаботился, чтобы она не работала, и поехал с ней в Гродно к другому врачу. Конечно, она оказалась серьёзно больна. И заболев, увидела все совершённые ею ошибки. Кроме того, что она заболела от работы, но вред был и в том, что она отвадила от работы прислугу. Прислуга регулярно отлынивала от работы, так как жена делала всё сама. И теперь работать было некому: у прислуги не было к этому желания. И сразу всё пошло насмарку, и я только бегал по докторам и за рецептами.

Для ребёнка пришлось взять кормилицу. Корчма и молочная ферма были заброшены. Розенблюм взял у меня ферму - ждать он не мог - беда, да и только.

В корчме также не доставало мёда и вин. Мне было некогда за этим следить, и соседний богатый арендатор перетянул к себе весь мой заработок.

Жена чем дальше, тем всё больше заболевала, и я только и был занят докторами и рецептами. Помню, как-то ночью был у нас доктор. Он прописал рецепт и велел немедленно приготовить лекарство. Я взял у Розенблюма лошадь и поехал верхом в аптеку в Кринки. Вернулся в час ночи. Поставил коня возле дома, стал сползать с седла, но застрял ногой в стремени. Конь был очень высокий, он побежал по двору, я упал на землю с застрявшей в стремени ногой, и конь протащил меня в таком виде по дороге. Коню, как видно, тоже не понравилось, что нечто, зацепившись, болтается у него внизу, и он стал брыкаться и бить копытами задних ног. И это тоже было довольно тяжело.

Я громко закричал, схватился у забора за столб и попытался высвободить ногу, но не смог. И так, пытаясь высвободиться, я, как типичный еврей, потерял на месте сознание.

От коня удалось избавиться: ботинок сам соскочил и остался в стремени. С полчаса я лежал без сознания. Потом пришёл в себя, стал кричать, было это рядом с домом, меня подняли, привели в чувство, протёрли тело спиртом и, выспавшись, я встал здоровым.

Однажды, когда я привёз знаменитого доктора домой, он обследовал мою корчму и простукал её стены. Стены были густо покрыты сыростью. Доктор сказал, что болезнь жены - от стен, от сырости, и если её не увезти подальше от корчмы, она не выживет. Я, откровенно говоря, не имел тогда никакого понятия о сырости и о том, что это опасно. Кто смотрит на сырость - тоже мне вещь! У нас была сухая комната, я перенёс туда постель жены, и она постепенно пришла в себя, пока совсем не выздоровела.

Розенблюм мне вернул молочную ферму, но корчма уже была не то, что прежде. Утраченных гостей я уже не смог вернуть. И я снова задумался о путешествии Макаровцы - для меня не место: Любовичева будет изводить жену рассуждениями о том, как надо надрываться на работе и экономить, экономить, экономить.

Я написал обо всём деду. Он ответил, советуя приехать в Каменец, а он уж мне достанет усадьбу. И сразу после Суккот я отправился в Каменец. Из нашей семьи там остался дядя Мордхе-Лейб с единственным сыном. Дед, как я уже писал, жил в Пруске. И из Каменца я отправился к нему. Он тогда был занят винокуренным заводом.

В то время в Гродненской губернии все винокуренные заводы были в руках евреев. На каждом заводе были часы, показывающие, сколько выходит ежедневно спирта. И перед открытием завода являлись акцизные и запечатывали казёнными пломбами все кадки и бочки. Пломб сначала было мало, но после спохватились, что воруют слишком много спирта, и пломб появилось больше. Но не потому вначале было меньше пломб, что не знали, где надо их ставить, а просто потому, что акцизные брали большие взятки и делали вид, что ничего не замечают. Постепенно дошло до трёхсот пломб на всех аппаратах завода.

Но тут начался новый вид воровства, и сами акцизные поняли, как воровать с помощью часов, как хапать спирт - но до того, как он пройдёт через часы.

Акцизные гребли золото вместе с водочными фабрикантами. Для акцизных это просто была золотая жила.