После своего возвращения капитан Шпангенберг доложил, что он также получил от англичан уведомление о перемирии. Я лег спать в его палатке, и около полуночи он принес мне переданную через англичан телеграмму генерала ван-Девентера, полученную через Солсбери. Судя по данной телеграмме, Германия согласилась на безусловную сдачу всех войск, действовавших в Восточной Африке; Девентер добавлял к этому, что требует немедленного освобождения английских военнопленных и нашего перехода в Аберкорн, где надо было сдать все вооружение и боевые припасы. Впрочем, европейцы все же могли сначала сохранять свое оружие. Полный текст этой телеграммы гласил:
"13/Х1-18. В Северный отряд. Корвунфору, через Фифе. Послать полковнику Леттов-Форбеку с парламентером. Военное министерство Лондон телеграфирует, что статья 17 перемирия, подписанного германским правительством, устанавливает безусловную сдачу всех германских сил, оперирующих в Восточной Африке, в продолжение одного месяца, считая с 11 ноября. Мои условия следующие: во-первых, немедленно передайте всех пленных, находящихся в ваших руках, как европейцев, так и туземцев, ближайшему отряду британских войск. Во-вторых, без промедления перейдите с вашими частями в Аберкорн, так как это ближайший пункт, в котором я могу снабжать вас продовольствием. В третьих, передайте все оружие и снаряжение моему представителю в Аберкорне. Но в то же время я разрешаю вернуть всем вашим офицерам и европейцам всех чинов их личное оружие, принимая во внимание доблестное поведение во время войны, однако, с условием, что вы без промедления направите ваши силы в Аберкорн. Там будут сделаны распоряжения отправить германцев в Морогоро и вернуть на родину всех германских аскари. Не откажите в любезности дать скорый ответ, указав вероятный срок прибытия в Аберкорн, а также число германских офицеров и рядовых, аскари и прочих. Генерал ван-Девентер".
Это известие, если бы оно подтвердилось, достаточно говорило за себя и указывало на крайне тяжелое положение родины; иначе она никогда не сдала бы войска, которые так доблестно и успешно боролись с неприятелем.
Не вдаваясь в подробности, я должен был сказать себе, что исполнение требуемых от нас условий было неизбежно. 14 ноября, в восемь часов утра, во время условленной встречи у реки с британским уполномоченным, который переселился из Казамы в резиновую факторию{61} Хамбези, я передал ему телеграмму в Германию, в которой я доносил о происшедшем и добавлял к этому, что буду действовать в соответствии со сложившейся обстановкой. Уполномоченный сообщил мне, что германский флот поднял восстание, что вообще в Германии революция, и что, по одному сообщению, официального подтверждения которого он до сих пор не имеет, император 10 ноября отрекся от престола{62}. Все эти сообщения казались мне невероятными, и я не поверил, пока они не были мне подтверждены несколько месяцев спустя во время возвращения на родину.
Наши войска, европейцы и цветные, твердо верили, что в этой войне Германия не будет побеждена, и решили сражаться до последней крайности. Конечно, было сомнительно, хватит ли наших сил, если война продлится еще несколько лет, но, по крайней мере, в течение года мы могли держаться; войско было хорошо вооружено, снабжено и обеспечено продовольствием, и обстановка в настоящее время была так благоприятна для нас, как этого давно уже не было. Правда, аскари видели, что нас становилось все меньше и меньше: насчитывалось еще 155 европейцев, из них 30 офицеров, санитарных офицеров и высших чинов, 1.168 аскари и около 3.000 других цветных. Но когда я однажды заговорил об этом с одним из моих ординарцев, то он уверял меня: "я останусь при вас и буду сражаться до тех пор, пока не буду убит". Подобные заявления были сделаны и многими другими. Я убежден, что это не являлось только пустой фразой.
14 ноября пополудни я опять прибыл на велосипеде к главным силам, сообщил европейцам о разговоре у парома Хамбези, а также мое решение выполнить официально переданные мне условия, в достоверности которых я не сомневался.
Перед освобождением пленных меня посетил старший из них, полковник Дикинсон. По его словам, более чем трехмесячный плен дал ему полезные сведения о нашей лагерной жизни, об организации наших походов и об управлении боем. Он восторгался простотой наших распоряжений и точностью их выполнения; без сомнения, он смотрел на все без предубеждения.