Генерал Сахаров, после короткого и мало достойного, по редакции, лирического вступления, которое он назвал "движением сердца и души", оказался все же вынужденным обратиться, как он выразился, "к логике разума". - Считаясь с последней, он также признавал, что "пожалуй" наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом, является решение об отречении, "дабы промедление не дало пищу к предъявлению дальнейших, еще гнуснейших притязаний"!
Вице-Адмирал Непенин, присоединившись к ходатайствам Главнокомандующих, добавлял:
- С огромным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные мне войска.
...Если решение не будет принято в течение ближайших же часов, то это повлечет за собой катастрофу с неисчислимыми бедствиями для нашей Родины.
Таким образом все запрошенные лица высказались за необходимость отречения Императора Николая II-го от престола, при чем доминирующим мотивом служило стремление обеспечить возможность доведения России до победного конца войны... {230}
***
За ранним обедом в доме Главнокомандующего, Генерал Рузский обратился ко мне и к Генералу Савичу, Главному Начальнику Снабжений армий фронта, с просьбой быть, вместе с ним, на послеобеденном докладе у Государя Императора.
- Ваши мнения, как ближайших моих сотрудников, будут очень ценными, как подкрепление к моим доводам. - Государь уже осведомлен о том, что я приеду к нему с вами...
Возражать не приходилось и около 2 1/2 часов дня мы втроем уже входили в вагон к Государю.
***
Император Николай ждал нашего прибытия в хорошо нам уже известном зеленом салоне вагона - столовой. Наружно он казался спокойным, но выглядел бледнее обыкновенного и на лице его между глазами легли две глубокие складки, свидетельствовавшие о бессонной ночи и переживаемых им тревогах. Государь был одет все в тот же темно-серый кавказский бешмет, с погонами пластунского батальона его имени, и перепоясан тонким черным ремешком с серебряными пряжками; на этом поясе спереди висел кинжал в ножнах, оправленный также серебром.
Приветливо встретив нас, Государь попросил всех сесть и курить, но я и Генерал Савич невольно продолжали стоять, под давлением крайней ответственности предстоявшей беседы. Сам Государь и утомленный всем предыдущим Главнокомандующий сели за стол друг против друга. Генерал Рузский стал медленно и отчетливо докладывать о всех полученных за последние часы сведениях. Когда очередь дошла до телеграммы Генерала Алексеева, с заключениями Главнокомандующих, то Генерал Рузский положил телеграфные листки на стол перед Государем и просил прочесть их лично.
Дав время Государю для внимательного ознакомления с содержанием телеграммы, Генерал Рузский высказал твердо и определенно свое мнение, заключавшееся в невозможности для Государя, при данных условиях, принять какое либо иное решение, кроме того, которое вытекало из советов всех запрошенных лиц.
- Но ведь, что скажет юг, возразил Государь, вспоминая о своей поездке с Императрицей по южным городам, где, как нам передавали, Царскую чету встречали с энтузиазмом!.. - Как, наконец, отнесется к этому акту казачество!.. и голос его стал вибрировать, по-видимому от горького воспоминания о только что прочитанном ему донесении, касавшемся казаков его конвоя.
- Ваше Величество, сказал Генерал Рузский, вставая, - я Вас прошу еще выслушать мнение моих помощников, - и он указал на нас. - Они самостоятельные и прямые люди, глубоко любящие Poccию; притом же по своей службе, они прикасаются к большему кругу лиц, чем я. Их мнение об общей оценке положения полезно. {231} - Хорошо, сказал Государь, но только прошу высказываться вполне откровенно.
Мы все очень волновались. - Государь обратился ко мне первому.
- Ваше Императорское Величество, сказал я. - Мне хорошо известна сила Вашей любви к Родине. И я уверен, что ради нее, ради спасения династии и возможности доведения войны до благополучного конца, Вы принесете ту жертву, которую от Вас требует обстановка. Я не вижу другого выхода из положения, помимо намеченного Председателем Государственной Думы и поддерживаемого старшими начальниками Действующей армии!..
- А Вы какого мнения, обратился Государь к моему соседу Генералу Савичу, который видимо с трудом сдерживал душивший его порыв волнения.
- ...Я я... человек прямой,... о котором Вы, Ваше Величество, вероятно слышали от Генерала Дедюлина (Бывший Дворцовый Комендант, личный друг Генерала С. С. Савича), пользовавшегося Вашим исключительным доверием... Я в полной мере присоединяюсь к тому, что доложил Вашему Величеству Генерал Данилов...
Наступило гробовое молчание... Государь подошел к столу и нисколько раз, по-видимому не отдавая себе отчета, взглянул в вагонное окно, прикрытое занавеской. - Его лицо, обыкновенно малоподвижное, непроизвольно перекосилось каким то никогда мною раньше не наблюдавшимся движением губ в сторону. - Видно было, что в душе его зреет какое то решение, дорого ему стоющее!...