Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

Несмотря на долгое время, проведенное мной в лазарете для лечения руки и в отпуску у Дельвигов для вырезания полипов, я в начале 1829 г. перешел в 1-й класс училища. Между тем мать моя, узнав разницу и в учении и в карьере между воспитанниками Военно-строительного училища и Института инженеров путей сообщения, начала хлопотать о переводе меня из училища в институт, каковым переводам было уже несколько примеров. Перевод состоялся следующим путем. Герцог Александр Виртембергский, бывший в это время главноуправляющим путями сообщения, занимал перед этим пост генерал-губернатора Северо-Западных губерний и жил в Витебске. В то время комендантом в Витебске был полковник Паткуль, муж моей родной тетки Христины Антоновны, к которой очень благоволила дочь герцога, принцесса Мария{335}, бывшая впоследствии замужем за владетельным герцогом Саксен-Кобург-Готским{336}. Принцесса жила во втором этаже дома, занимаемого министром. Ее просила моя тетка письмом, которое я вручил ЕЕ Высочеству лично. Я был благосклонно принят. Она упросила отца перевести меня в Институт инженеров путей сообщения, куда летом 1829 г. я и был переведен с тремя другими воспитанниками училища.

А. А. Дельвиг и в особенности брат Александр обращали неоднократно внимание на то, что на отпускных из училища билетах меня писали просто Дельвигом без титула, и требовали, чтобы я, поступая в институт, записался в нем с принадлежащим мне баронским титулом. В день поступления моего в институт дежурным ротным офицером был подпоручик Мец{337} (впоследствии генерал-майор и директор Александровского кадетского корпуса в Царском Селе, уже умерший). Мы все четверо явились прямо к нему, он спросил наши фамилии и, по сделанному мной ответу, записал меня бароном Дельвигом.

В числе четверых, перешедших в институт, были из 1-го класса училища я и Сивков{338} (Алексей Дмитриевич, бывший впоследствии членом кабинета Его Величества и тайным советником, ныне находящийся в отставке; он через женитьбу приобрел огромное состояние), а другие двое были из низших классов.

Мец, зная, что в 1-м классе Строительного училища преподавались собственно специальные науки по строительной части, так что воспитанники этого класса, как поступившие только в него, так и окончившие в нем курс, имеют достаточные познания для поступления в 3-ю бригаду (так назывался в институте высший класс воспитанников портупей-прапорщиков), посадил меня и Сивкова в этот класс. Когда пришел ротный командир полковник Лермантов[24] и увидал нас сидящими в 3-й бригаде, грозно спросил, кто смел посадить нас в эту бригаду без экзамена, и прогнал нас в 4-ю бригаду (2-й класс воспитанников), причем с насмешкою и упреком сказал мне: «Знайте, г. барон, что здесь нет князей, графов и баронов, а все равны и вашего титула здесь употреблять не будут».

Инспектор классов, полковник Резимон, прислал к нам экзаменаторов, у которых мы выдержали экзамен, требующийся для поступления в 3-ю бригаду, куда и были переведены Резимоном.

В тот же день приехал директор института генерал-майор Базен, и, когда Лермантов ему представлял вновь поступивших в институт, на вопрос Базена о том, как он нас находит, отвечал про Сивкова, что он, кажется, добрый малый, про меня же ничего не сказал, а только пожал плечами, как-то неприятно улыбаясь. Базен ему сказал на это: «Savez-vous, colonel, que les bons enfants ne valent pas le diable»[25]. {Я выше говорил уже о Базене и Резимоне; скажу теперь несколько слов о Лермантове. Он} был человек желчный донельзя и злой, обходился с воспитанниками института хотя учтиво, но дурно, и потому только не был груб, что никакой грубости не потерпели бы не только воспитанники, но и директор института. Воспитанники ненавидели Лермантова, называли его «лимонная рожа». Он со злости постоянно рвал свои бакенбарды. Наказания в институте были очень редки; не только всякое наказание, но и сделанный воспитаннику словесный выговор записывались в особую книгу и в дневной рапорт, подаваемый директору. Наказание ограничивалось сажанием под арест (в карцер) на 24 часа (более продолжительный арест зависел от директора) и неувольнением в праздничные дни в отпуск; о каком бы то ни было телесном наказании или о битье по щекам и по телу, как в Военно-строительном училище, не было и помину. Директор института и все начальствующие лица говорили воспитанникам «вы», и это невольно ведет за собою бо льшую учтивость в обращении. Понятно, что с переходом в институт я ожил, сравнивая обращение в нем с таковым в Военно-строительном училище.