Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

С некоторых пор журналисты наши упрекают писателей, которым не благосклонствуют, их дворянским достоинством и литературной известностью. Французская чернь кричала когда-то «les aristocrates à la lanterne»[31]. Замечательно, что и у французской черни крик этот был двусмыслен и означал в одно время аристократию политическую и литературную. Подражание наше не дельно. У нас, в России, государственные звания находятся в таком равновесии, которое предупреждает всякую ревнивость между ними. Дворянское достоинство, в особенности, ни в ком не может возбуждать неприязненного чувства, ибо доступно каждому. Военная и статская служба, чины университетские легко выводят в оное людей прочих званий. Ежели негодующий на преимущества дворянские не способен ни к какой службе, ежели он не довольно знающ, чтобы выдержать университетские экзамены, жаловаться ему не на что. Враждебное чувство его, конечно, извинительно, ибо необходимо соединено с сознанием собственной ничтожности, но выказывать его неблагоразумно. Что касается до литературной известности, упреки в оной отменно простодушны. Известный баснописец, желая объяснить одно из жалких чувств человеческого сердца, обыкновенно скрывающееся под какою-нибудь личиной, написал следующую басню:

Со светлым червячком встречается змея

И ядом вмиг его смертельным обливает,
«Убийца! – он вскричал, – за что погибнул я?»
«Ты светишь», – отвечает{400}.

Современники наши, кажется, желают доказать нам ребячество подобных применений и червяков и козявок заменить лицами более выразительными. Все это напоминает эпиграмму, помещенную в 32-м № «Лит. газ.».

Привожу также и эту эпиграмму Баратынского{401}:

– Он Вам знаком. Скажите, кстати:
Зачем он так не терпит знаки?

– Затем, что он не дворянин.
– Ага, нет действий без причин.
Но почему чужая слава
Его так бесит? – Потому,

Что славы хочется ему,
А на нее Бог не дал права,
Что не хвалил его никто,
Что плоский автор он. – Вот что.

Вторая заметка, напечатанная в начале августа, была следующего содержания: