Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг.

Даже после сцены Бенкендорфа с Дельвигом нисколько не изменились чувства последнего к России и образ мыслей его о русском правительстве; приведу этому доказательства.

26 ноября 1830 г. брат мой Александр, бывший в это время батальонным адъютантом лейб-гвардии Павловского полка, должен был идти на развод, куда очень звал и меня. Тогда вовсе не было странным видеть офицера корпуса инженеров путей сообщения на разводах, и я уже не раз бывал на них, но в этот раз не пошел; о чем впоследствии сожалел. В этот день Император Николай, тогда цветущий здоровьем и красотою, после развода пригласил всех бывших на разводе генералов и офицеров окружить его. Государь был верхом. Как только генералы и офицеры окружили его, он им сказал, что получил донесение от ЦесаРЕВИЧА {ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ} КОНСТАНТИНА ПАВЛОВИЧА [донесение

] № 2, так как донесение № 1 пропало (можно вообразить себе удивление офицеров при таком торжественном обращении к ним Государя и о возможности пропажи донесения Цесаревича к Государю), <ГОСУДАРЬ сказал>, что Цесаревич доносит о возмущении в Варшаве, которую заставили его покинуть, и выразил уверенность, что русские войска, и в том числе и гвардейский корпус, если понадобится его послать для укрощения мятежа, покажут известную всему миру их доблесть и преданность отечеству и Государю.

Генералы и офицеры при общих громогласных криках «ура» бросились целовать руки Государя и его лошадь; сцена была самая торжественная.

В этот же день брат рассказывал эту сцену за обедом у Дельвига, который, заявив в самых сильных выражениях свое неприязненное чувство к врагам России и мятежникам против ее Государя, настаивал на том, что всякий русский должен стать в ряды войска и что он готов идти юнкером в любой полк, который пошлют против мятежников.

Это было сказано без всякого притворства, несмотря на счастье Дельвига в семейной жизни, увеличившееся рождением за полгода дочери, которая уже тогда была очень на него похожа и которую он страстно любил. Но глядя на его толстую фигуру и зная его постоянное, и в это время увеличившееся, нездоровье, сидевшие за обедом самые близкие люди к Дельвигу не могли не улыбнуться, услышав его предположение, на котором он сильно настаивал. Не надо думать, что это предположение Дельвига было следствием отчаяния, в которое могла его поставить сцена с Бенкендорфом. Нет, он постоянно отделял отечество и Государя от исполнителей, {выбираемых последним} не всегда удачно.

Трагедия Пушкина «Борис Годунов» вышла к 1 января 1831 г., и Дельвиг начал писать ее разбор, не оконченный за его смертью. В первой статье этого разбора, помещенной в 1-м № «Литературной газеты» на 1831 г., Дельвиг, говоря о великих поэтах, которых участь была провести всю жизнь на черством хлебе и на воде, присовокупляет:

Благодаря Бога, Пушкин не ровен с сими светилами горькою участью. Просвещенный монарх, которого недавнее царствование ознаменовано уже столькими необыкновенными событиями, кои могли бы прославить целое пятидесятилетие, несмотря на разнообразные царственные заботы, находит мгновения обратить живительное внимание свое на произведения нашего поэта. Счастливо время, в которое таланты не низкою лестью, а достоинством не искательным приобретают высокое покровительство и в которое правда так богата истинной поэзией{408}.

Знав хорошо Дельвига, смею уверить, что это написано было им не для того, чтобы исправить то положение, в которое он был поставлен запрещением ему издавать газету; нет, он на это не был способен, это было продиктовано ему глубоким чувством преданности к своему Государю, чего может быть уже никто не поймет в наше время, а тем более тогда, когда эти записки сделаются общим достоянием, и подобных-то людей преследовали наши правительственные деятели.

Сцена между Бенкендорфом и Дельвигом сделалась вскоре известна всему городу. Из людей, близких Дельвигу и имевших некоторое значение при дворе, были министр юстиции Дашков{409}, у которого Дельвиг в это время состоял на службе, товарищ министра внутренних дел Блудов{410} и Жуковский.