Я прослушивала песню, которую он отправил, ежедневно, если не ежечасно, и если бы еще пару месяцев кто-то мне сказал, что я буду считать подобную диктофонную запись, весьма своеобразную, произведением искусства, я бы попросту рассмеялась!
Чем дольше он молчал, тем чаще Илья советовал мне переставать киснуть. Но я-то с собой ничего не могла поделать. Дошло до того, что братец обиделся на меня впервые за долгое время. Сказал, что не будет общаться со мной, пока я не начну улыбаться хотя бы раз в парочку часов. Я выдавила улыбку, но Илье она не очень-то понравилась.
Медленные дни сливались в быстрые недели, а те, в свою очередь, оборачивались молниеносным месяцем.
И вот — очередная ночь.
Завтра — или уже сегодня? — важная дата. Впервые для меня что-то значит двадцать седьмое июля. Празднует день своего рождения — между прочим, двадцатый, юбилейный — он.
Один мой недавний знакомый. И давний друг Ильи.
Ник, ну почему ты так крепко вцепился в мое сознание? Что я в тебе разглядела такого? Почему попалась на крючок? Очередная глупышка?
Время близилось к двум ночи, а мне совсем не спалось. И я знала, что Ник тоже не спит. Обновляла его страницу примерно каждые двадцать секунд.
«Ник сегодня празднует день рождения. Не забудьте его поздравить!»
Кто-то уже поздравил.
В профиле значился подарок от неизвестного отправителя — пушистая белая собачка с розой в зубах. От анонимного пользователя, со скрытой подписью. Хотелось надеяться, что это Илья ему подарил. Друзья, как-никак. И подписал по-дурацки. Анекдотом из той подборки, которой пытается понизить мою кислотность.
Но Илья в сети не появлялся с обеда. Увлеченно строчил в компьютере очередные свои гениальные проекты. Тоже не спал. Десять минут назад я ходила до кухни попить воды и видела бледный свет из приоткрытой комнаты.
Свое поздравление я планировала оставить на утро, а лучше — на вечер.
Так ждала эту дату — как повод написать ему. А теперь боюсь и откладываю момент до последнего.
Да и что мне ему написать? Нас ведь так мало связывает. «Ник, красивых закатов тебе»?
До Ильи, что ли, прогуляться. Не начнет же он ругаться? Мешаю, мол… Пожалуюсь, что мне не спится. Пускай жалеет. Мама рассказывала — когда я, крошечная, просыпалась и начинала плакать, он часто вызывался меня успокаивать. Сам еще малышок, еле ходить научился, он раскачивал мою колыбель, и силы в нем было как в богатыре.
Отбросила телефон в сторону. Голова из-за него разболелась.
И вот, пара мгновений, а я уже за дверью Ильи, стою и покачиваюсь, как ночное чудовище.
Тихонько постучалась, чтобы не будить родителей, и толкнула дверь.
— Ника?
За последние десять минут монитор успел погаснуть. Взъерошенный Илья сидел на стуле, листая ленту новостей (в сети появился! ждём ещё одну собачку), и всё в комнате было нечетким очертанием, кроме его головы.
— Мне не спится.
— Чего это тебе не спится? — проворчал он. Но все-таки предложил: — Проходи, садись.
Одним-единственным движением он скинул вещи с кровати на спинку стула. И махнул рукой.
Никакой дополнительный источник света Илья не включил. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я с удивлением заметила, что комната куда более прибрана, чем обычно: бумаги лежат стопкой в углу, из свободно существующей одежды — лишь две футболки.
Он сел рядом со мной, сложив ноги, словно индийский монах.
— Ну рассказывай, капуста.
Надеюсь, темнота не помешала ему словить мой грозной взгляд.
— Лучше ты расскажи, как дела.
Илья почесал затылок.
— Да вот только что закончил помогать одному приятелю. В коде искал ошибки. Он, блин, гений во всем этом, но невнимательный до ужаса. Не знаю, как тебе объяснить. Сочиняет «Евгениев Онегиных» с ошибками и опечатками в каждой строчке. А сам их не видит.
— Глаз замыливается, — предложила я.
— Ну точно, — Илья вздохнул. — А у меня потом по ночам замыливается ж… зад… няя часть тела, когда я пытаюсь всё исправить, но ничего не сломать при этом.
— Так ты же… математик, — напомнила на всякий случай.
— Это совсем не значит, что я должен решать квадратные уравнения и больше ничего не делать. Ты случайно не хочешь попить чай? Проголодался слегка… Не хотел идти, вдруг всех вас разбужу. Но теперь вину можно будет спихнуть на тебя — скажу, ты гремела.
— Илья, вот ты взрослеешь, нет?
— Взрослею… К сожалению.
— Ладно, идем.
Впервые за долгое время я наблюдала за тем, как готовит Илья. А готовил он основательно. От хлеба откромсал ломоть в треть булки. Сверху уронил четверть пачки масла и кусок колбасы толщиной с два пальца.
— Ты не хочешь? — спросил Илья гостеприимно. Я помотала головой. Бывало в детстве, точно помню, бывало, что Илья меня подкармливал. Однако последние лет шесть мы с ним поменялись ролями.
Стоит заметить ради приличия, чайник Илья выключил сразу, как он по уровню шума превысил допустимый предел. Предел небудимости, который Илья выставил самостоятельно. Но объективно. По моему мнению…
Три — с горкой! — ложки сахара, и Илья опустился напротив меня. На стене горел ночник, и разглядеть радость на его лице было совсем нетрудно.
— Приятного аппетита, братик.