Мой выбор

Баб я раньше ни с кем не делил. Какого бы риша мне этого хотеть, если вечно и самому мало? У моего народа такое вовсе не принято, а вот разговоры про то, что в столице такое в порядке вещей и даже модно, ходили. Типа, раз сами Светила такое практикуют и все об этом знают, то примеру надо всячески следовать. Вот, кстати, те канияры верещали что-то про собственность Светил. Девка у них сперла что-то, видать. Надо будет допытаться что. Может, оно и нам надо. Но это потом. Сейчас надо бы с синими колоколами Рэя разобраться. Его ведь всего аж крутит и ломает, вижу же. Но стоит и молчит, пока эта проблема на наши головы очухивается после проезда по дороге Ночных Удильщиков. Мужик мучается, а она как примерзла. Я уже успел и полог установить, и забози расседлать, и костер развести, и одеяла наши возле него покидать, готовя место для ночевки. А эта все никак не оклемается.

Главное, чего так впечатлилась-то? Шевелилось что-то там. Что шевелиться-то могло? Понятно, что Пустошь на людей, да с непривычки, всяко-разно влияет, пугает их как только может, поглощая этот страх, что песок воду, и накапливая. Мерещится всякое сопровождаемым, чего только не несли они. Сами что только не повидали: и реального, и мороков. Но вот девка эта, похоже, вообще слегка со странностями. Хотя оно разве и сразу не видно было? Вот же надо было побратиму именно на нее запасть. Да еще как. Стоит вон, сторожит, что тот часовой. Но я-то нутром чую, что тут другое все. Сторожит он ее, как хищник в засаде жертву. Только очнется, отогреется – и рванет он вперед. Терзать и нажираться готов. Оголодал ведь, небось, пусть я за все шесть лет ни разу и не видел, чтобы хоть глазами кого пощупал всерьез. Вечно взгляд что тот лед, и бабы для него как прозрачные были или мухи надоедливые. А тут на тебе. Весь аж звенит, как тетива за миг до разрыва. Пусть у нас зверюги очень разные за плечами, но оба хищники, так что, каково ему сейчас, я понимаю прекрасно.

Но тут делу я могу помочь. Есть у меня одна милая штучка на всякий случай. Шитамон. Один глоточек – и любая ледышка мигом загорается. Это зельице я придерживал для баб из фортов. Они там такие выкобенистые бывают. Сама хочет, аж течет, носом-то чую, а все «нет» талдычит. Не силком же зажимать. За мной такого не водится. Но у меня разве время есть уламывать? Вот угостишь, и баба мигом ошалевает. Бери и нагибай себе за ближайшим сараем. И потом никаких жалоб, потому что хорошо ей, рот только успевай зажимать, чтобы не голосила. Смотрят, правда, потом, понять толком не могут, как же это их, таких честных, на мой член занесло. А что поделать, от девок продажных на побережье до подавальщиц в Навиже мы иногда неделями идем, от форта к форту по делам истребительским шастая, и что, мне все это время только с кулаком своим дружбу водить? Никто же в итоге не в обиде. Мне хорошо, и бабе есть что вспомнить.

Рэй видел и знал, что я девке даю, и промолчал, только зенками голодно сверкнул. Сообразил, что это в его же интересах, не дурак же.

А прелестница причудливая еще из крепких оказалась. С первого глотка ее почти и не проняло. Носом-то я чуял, что греться начала, но на вид так и не скажешь, держалась. Только со второго. Вот уж тогда мигом потекла-запахла. Глазищи здоровенные засверкали хмельно, ноздри затрепетали жадно. Распрямилась вся, голову вскинула. Хороша все же. Сиськи торчком. Тоненькая, лакомо изящная. Так и видится, как гнется она в лапах твоих бесстыжих покорно, податливо, что та лоза, разжигая голод еще больше. И, похоже, все, уже не соскочит.