Читаем Мой взгляд на будущее мира полностью

У меня был близкий друг Хон Суй Сен, который был очень набожным католиком. Когда он умирал, рядом с ним находился священник. Хотя ему было всего 68 лет, он не боялся смерти. Он верил, что на небесах встретит свою жену. Я тоже хотел бы после смерти встретить свою жену, но не думаю, что это произойдет. Я просто перестану существовать, как перестала существовать и она — иначе загробный мир был бы перенаселен людьми. Могут ли быть небеса безграничным пространством, способным вместить все души когда-либо живших людей? Сомневаюсь. Но Суй Сен верил в это, и это сделало последние мгновения его жизни спокойными и радостными. Его жена, которая умерла в ноябре 2012 г., также верила в то, что они встретятся на небесах.

Окружающие меня люди, которые раньше предпринимали попытки обратить меня в свою веру, больше не делают этого, понимая, что это бесполезно. У моей жены была подруга детства, чрезвычайно религиозная и пытавшаяся обратить всех вокруг в христианство. В конце концов моя жена перестала с ней общаться, сказав: «Это абсурд. Каждый раз, когда мы встречаемся, она только и делает, что проповедует». Она не верила в жизнь после смерти, хотя, по общему признанию, человеку легче и комфортнее жить с верой в загробную жизнь, чем без нее.

С каждым днем я становлюсь все менее энергичным, менее активным. Если бы меня попросили выйти в два часа дня в самую жару на площадь, чтобы встретиться с людьми, пожать им руки, поцеловать детей, я был бы не в состоянии сделать это. Вот 20–30 лет назад мог бы, а теперь нет. Жизнь нужно принимать такой, какая она есть, смиряясь с тем, что физическое тело постепенно приходит в упадок. Иногда мой секретарь, видя, как я отдыхаю в своем кабинете, спрашивает, не стоит ли отменить следующую встречу. Порой я говорю: «Нет, все в порядке, скоро я буду готов». Мне нужно на 15 минут закрыть глаза, чтобы после этого мой ум снова стал ясным и сосредоточенным. Но если чувствую, что у меня нет сил, я просто говорю: «Да, давайте отложим встречу. Мне нужно вздремнуть». Вы не можете сказать заранее, как будете себя чувствовать. Несмотря на строгую самодисциплину, я не в силах остановить процесс угасания.

Я доволен тем, как прошла моя жизнь, и это удовлетворение проистекает из того факта, что я сумел завоевать поддержку и мобилизовать свой народ, чтобы сделать нашу страну меритократическим государством, свободным от коррупции, где царит равенство и верховенство права, — и она останется таковой после моей смерти. Когда я вступил в должность премьер-министра, Сингапур был совсем другим. В правительстве Лим Ю Хока процветала коррупция. Там был один человек по имени Мак Пак Ши, усатый кантонец индийского происхождения. У него было прозвище «реша́ла», потому что за определенную мзду он мог решить в правительстве любой ваш вопрос.

Сейчас Сингапур — единственное свободное от коррупции государство в этом, пожалуй, самом коррумпированном регионе мира. Мы создали наши институты таким образом, чтобы не допустить ее возникновения, и учредили специальное Бюро по противодействию коррупции. Назначение на руководящие посты у нас всецело зависит от заслуг человека, а не от его национальности, языка или религии. Если мы сохраним эти институты, то будем продолжать идти по пути прогресса. На это я возлагаю самые большие свои надежды.

В: Раньше вы говорили, что считаете себя буддистом. Вы все еще можете назвать себя таковым?

О: Да, могу. Я соблюдаю буддистские ритуалы и другие формальности. Я не христианин и не даос. И не принадлежу ни к какой религиозной секте.

В: Что вы имеете в виду под «ритуалами»?

О: Например, в день поминовения умерших мы приносим дары нашим предкам — еду и разные вещи. Слуги раскладывают все это особым образом. Но мое поколение — последнее, кто это делает. Это как приведение в порядок могил на праздник Цинмин. С каждым поколением это делает все меньше людей. Это ритуал.

В: Где же тогда вы черпаете утешение, если не в религии?

О: Меня утешает мысль о том, что смерть — это конец всех горестей, болей и страданий. И я надеюсь, что этот конец наступит скоро. Просматривая некрологи в газетах, я вижу, что очень мало людей живет дольше меня. Мне всегда интересно: как они жили? Как умерли? В трезвом уме или беспамятстве? Быстро или после продолжительной болезни? Когда вам 89 лет, вы невольно думаете о таких вещах. Я бы посоветовал каждому, кто не хочет умереть, опутанный трубками и проводами, проведя несколько месяцев в коматозном или полукоматозном состоянии, составить «завещание о жизни». Откажитесь от медицинского вмешательства ради искусственного поддержания жизни. Умрите естественной смертью.

В: Но в Сингапуре по-прежнему очень мало людей составляют завещание о жизни.

О: Потому что люди боятся думать о смерти.

В: Как вы относитесь к эвтаназии, которая уже легализована в некоторых странах?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное