Читаем Мой взгляд на будущее мира полностью

Европу ждут трудные времена. Под влиянием уникальных исторических обстоятельств европейцы сделали выбор в пользу социальной защищенности и гарантий занятости. Никто не может отрицать, что этот выбор позволил им построить более дружественные к людям общества, где фактически отсутствует андеркласс и существует гораздо меньший, по сравнению с Америкой, разрыв между победителями и проигравшими. Но за это европейцам приходится платить свою цену. Если бы они отказались от такой модели, это могло бы увеличить рост их ВВП на 1–3 % в год. Еще какое-то время многие европейцы смогут продолжать вести комфортную жизнь, к которой они привыкли, благодаря накопленным прежде резервам. Но, нравится им это или нет, уютный и надежный мир, построенный ими для себя в послевоенное время, в конце концов будет разрушен внешними силами. Им придется заключить новый социальный контракт.


Между тем группа государств Северной Европы не столь серьезно затронута вышеописанными проблемами. Я считаю, что скандинавские страны заслуживают отдельного анализа, поскольку ряд специфических особенностей делает их уникальными в своем роде.

Сторонники идеи государства всеобщего благосостояния обычно указывают на Швецию, Данию и Норвегию как на наглядный пример того, что развитая система социальных гарантий не обязательно должна вести к негативным побочным эффектам. Они делают вывод, что проблемы проистекают не из несостоятельности самой концепции государства всеобщего благосостояния, а из ошибок, совершенных правительствами Франции, Италии или Испании.

В качестве первого контраргумента можно привести данные по безработице, свидетельствующие о том, что даже скандинавским странам не удалось избежать негативных эффектов социалистической политики. Например, в 2011 г. уровень безработицы в Швеции составил 7,5 %, что ненамного ниже, чем в Италии (8,4 %), и значительно выше, чем в экономически развитых азиатских странах, таких как Япония (4,6 %), Южная Корея (3,4 %) и Сингапур (2 %).

Тем не менее следует признать, что с точки зрения экономического роста скандинавские страны действительно показывают намного лучшие результаты, чем их европейские соседи. Тогда как среднегодовой рост ВВП на душу населения (в долларовом выражении) за период между 2002 и 2011 гг. составил 5,3 % в Италии и 6,1 % во Франции, в Дании за тот же период он составил 6,4 %, в Швеции — 7,3 %, а в Норвегии — целых 8,9[6]. Причем добиться этого скандинавам удалось, сохранив высокий уровень социальных расходов, — феномен, который нуждается в дальнейшем объяснении.

Для начала следует отметить, что Швеция, Норвегия и Дания — значительно меньшие по размеру страны, чем Франция, Италия и Испания. В совокупности их население едва ли составляет одну десятую часть от населения последних трех стран. В Норвегии живет всего 5 млн человек — меньше, чем в Сингапуре. Это отражается на масштабе проблем, разнообразии интересов и сложности управления.

Еще более значительную роль, чем размер, играет состав населения, и это является ключом к пониманию скандинавской уникальности. Население Швеции, Норвегии и Дании относительно однородно по своему составу, что дает этим странам внутреннюю сплоченность и чувство национального единства, невозможные в других частях Европы. Население каждой из этих стран в буквальном смысле слова считает себя одной большой семьей, где все готовы помогать друг другу. Они готовы усердно работать, потому что знают, что это способствует процветанию всей семьи. Несмотря на космические налоговые ставки, которые вынуждены вводить государства всеобщего благосостояния, чтобы сводить концы с концами, успешные бизнесмены и люди с высокими доходами менее склонны покидать такие общества «семейного типа», даже если у них есть возможность сделать это. В результате все таланты — те, кто умеет создавать богатство и возможности для себя и для других, — остаются «дома». Когда вы ощущаете себя одним народом, одной семьей, вы с большей готовностью платите налоги, чтобы поддержать своих менее обеспеченных и менее успешных сограждан, чем в том случае, когда среди вас живет масса чужаков, приехавших со всего земного шара, а закон требует справедливо распределять богатство между всеми. Это кардинально меняет отношение.

Когда я посетил Норвегию в 1970-е гг., абсолютное большинство населения составляли белые. Это прекрасная страна с великолепными фьордами и ледниками, холодная и спокойная. Я чувствовал, насколько сплочено ее общество. Не только работающие люди были готовы платить более высокие налоги, но и среди тех, кто не работал, попытки злоупотреблять щедростью системы были редкостью, потому что все считали себя членами одной большой семьи. Другими словами, там не было класса праздных людей, ведущих беззаботную жизнь на пособие по безработице.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное