Нет, мне не надо было, чтобы он меня понял, прервал мое одиночество, и мы жили долго и счастливо. Такого мне, почему-то не хотелось. Мне хотелось остаться одинокой, непонятой и загадочной, только еще как бы и с ним, с тем единственным. Много позже, я поняла, что мне мечталось не о любви, а о том, как я буду одинокой, красивой и несчастной, а потом я встречу прекрасного человека, и, может, ему даже отдамся, но так и не полюблю, и тогда несчастных и одиноких будет двое.
Правда, теперь несчастными и страдающими мужчинами, я, наверное, наелась до конца жизни.
– Ой, прости Славик, я и забыла. Я же тогда… – начала я оправдываться, – Ты, наверное, очень страдал? Я тогда просто не поняла…
Мне тогда его признание, на самом деле, показалось просто оскорбительным. Мы с ним, конечно, всегда были друзьями, но чтобы я, Я, и какой-то там Славик…
– Ой, да успокойся, ты Оля, – Славик похлопал меня по плечу, – все нормально. Я на самом деле тогда даже обрадовался. Я же видел, какая ты. Нет, ты на самом деле, классная, но помимо этого… Ты ведь ни с кем никогда близко не сходилась, я имею в виду даже подружки твои жаловались, что ты вечно держишь дистанцию. Ты вроде и добрая, и помогаешь всегда, а чуть что, ты прямо как еж. И я думал, вот, женюсь я на тебе, а ты будешь потом морозиться. И сколько сил надо будет приложить, чтобы тебя человеком сделать! Да на фиг такое нужно.
– Иди ты в жопу, Славик, – и я побежала вверх по лестнице, с одной стороны, понимая полную неоправданность своего оскорбления, но с другой, чувствуя, что подобное отношение так просто прощать тоже нельзя. Он обрадовался. Я ему отказала, а он обрадовался.
Снизу, тем временем, послышались вскрики, и восклицания. «Здесь Лионель!» – Произнес кто-то паническим голосом. Очевидно, Славик благополучно спустился вниз, и теперь пробивался к принцу.
Я вернулась в свою комнату – свои покои, как здесь говорили. Старушка, мой тренер и сторож, опять дремала, сидя у окна, на коленях ее лежало какое-то недоделанное рукоделие. Мне хотелось остаться одной, и я, забившись в угол, вдруг принялась плакать.
– Прекрасная Амина, не плачь!
Передо мной был принц. Он, наверное, очень тихо вошел, и теперь стоял, преклонив одно колено и заглядывая мне в лицо.
– Что с тобой? – и выражение сострадания на его лице сменилось болью, – ты так не рада нашей свадьбе?
– Нет, что вы, – я утерла слезы рукавом, – я очень рада. Просто все так неожиданно случилось, и…
«И зачем нам надо непременно ехать к королю?» – Хотела я добавить, но не стала.
– Все будет хорошо, – улыбнулся мне принц, правда, улыбка у него вышла какая-то вымученная. – Я так люблю тебя, Амина, – сказал он, сказал искренне, но этой любовью он явно счастлив не был.
– Я тоже вас люблю, – ответила я, чувствуя в своем голосе фальшь. Но такую фразу вообще сложно произносить в ответ, она требует порыва и кипения души, а моя душа сейчас кипела другими проблемами.
– Почему нам надо непременно ехать к королю? – решилась, наконец, спросить я у Тамино. – Может, просто поженимся? Без него?
Тамино опустил ресницы, он опять страдал – и опять делал это невероятно привлекательно, только, похоже, в этот раз он мучился не мной, а чем-то очень похожим на совесть.
– Так надо… Я… Об этом тебе лучше расскажет Омерль, – произнес он, моргнув.
– Омерль?!
Я поразилась чрезвычайно, но Тамино уже поднялся с колена и протянул мне руку.
– Пойдем, он все тебе расскажет.
На выходе он вдруг притянул меня к себе и поцеловал. И целовались бы мы долго, да, может, и не только целовались бы, чего уж там – но моя дуэнья, старушка-тренер, видимо, каким-то шестым чувством поняла, что наступившая тишина несет в себе гораздо больше крамолы, чем оживленный разговор до того, и проснулась.
– Кхм-кхм? – громко откашлялась она, и демонстративно выставила перед собой свое рукоделие.
Принц смутился, но совсем чуть-чуть. Еще раз опустив ресницы, он подал мне руку и мы чинно отправились слушать Омерля.
Глава 15.
– Если принц жениться на вас, прекрасная Амина, то король будет очень расстроен, – сказал мне Омерль.
Это я и без Омерля понимала. Но я не понимала, зачем тогда, едва договорившись пожениться, мы сразу с этим известием мчимся к королю? Чтобы ему больно сделать что ли? И, как оказалось, да. Именно за этим.
– Дорогая моя, вы же понимаете, насколько неестественно, когда у такого молодого короля, такой зрелый наследник, – улыбаясь, сказал мне Омерль, – я всей душой за мир, но, очевидно. Что так дальше продолжаться не может…
Если вкратце, то слова Омерля сводились к следующему: король не делился с Тамино властью, и поэтому нужна была война. Но просто так ее объявить было нехорошо, бароны не поймут, поэтому нужно было короля обидеть, чтобы он начал войну сам. А после всего, что случилось с герцогом, яснее ясного было, что обидеть короля проще всего Аминой. То есть мной.
– Он не стерпит вашей свадьбы, он исключит Тамино из наследников и начнет войну. Первый. Сам, – заключил Омерль, довольно улыбаясь.