Мой XX век: счастье быть самим собой

Критика вправе требовать от художника психологических мотивировок каждого поступка, каждого действия своих персонажей. Но какие средства для этого изберет художник – даст ли «процесс превращения» со всеми психологическими подробностями, противоречиями, деталями, или об изменениях в человеке автор расскажет устами других действующих лиц? Это воля автора.

Лаконично и мотивированно говорится в романе о причинах психологического взрыва в душе Тимофея. Видимо, Н. Ильина недостаточно внимательно читала роман. Прежде всего сам Тимофей рассказывает об этом периоде своей жизни: «...Я ушел из тьмы. Просто сбежал. Добрые люди помогли... Заездили бы, если бы не подсказал человек, что делать. Рубанул я тут тополь, а потом иконы пощепал, и был таков. Понимаешь? Туго было первое время в городе. Мастеровой взял к себе в семью, кузнец. От него в люди вышел».

Далее читаем в статье Н. Ильиной следующее: «Началась война. В селе общая растерянность. Не растерян лишь Тимофей, ибо он твердо знает, что надлежит об этой войне думать...»

Действительно, в романе есть слова, которые будто бы подтверждают мысль критика, но в контексте они приобретают несколько иной смысл. Тимофей только что перед этим спас от жестоких побоев Меланью, сноху старого Боровикова. И видел, как после этого Меланья, набожная, покорная, снова готова терпеть измывательства над собой. Темнота, невежество, покорность, терпеливость – вот что возмущало Тимофея Боровикова. «И это тоже называется жизнью? – спрашивал себя Тимофей, остервенело вонзая трезубые вилы в шуршащее, пересохшее луговое сено. – Ни света, ни радости у них. Кому нужна такая жизнь? И вот еще война! За кого воевать? За такую каторгу? За царя-батюшку? За обжорливых жандармов и чиновников?» И Дарье он говорит, что «за царя и жандармов воевать» не пойдет. А что пропустила Н. Ильина – всего лишь две строчки. «Какое соображение имеешь насчет войны?» – спрашивает Головня. «Тимофей и сам не ведал, какое он имеет соображение. Война налетела неожиданно». Да и многие большевики оказались в таком же положении.

Вот почему он упоминает в разговоре с Дарьей о письме, которое он ждет из города. «Вот жду, что напишут». Разве это ясность?

Но все-таки ему пришлось пойти на войну. Через несколько месяцев в Белую Елань пришел запрос из жандармского управления – разыскивают Тимофея как «сицилиста». А вот что рассказывает сам Тимофей: «В октябре четырнадцатого меня могли расстрелять военно-полевым судом, а нашелся полковник Толстов, который прервал заседание суда, а через день я был уже в маршевой роте...»

Потом другое: урядник Юсков сообщает своему брату о том, что Тимофей Боровиков получил Георгиевский крест за спасение знамени Сибирской стрелковой дивизии, а также и генерала Лопарева, которого Боровиков отбил от немцев. «Предписание указует выдать денежную пособию семье Боровикова».

В письме к Зыряну сам Боровиков описывает «про сражения, за которые кресты получил». И только потом о подвигах Тимофея рассказывает полковник Толстов на приеме у своей сестры. Зачем же понадобилось Н. Ильиной сообщать своим читателям заведомо неверные сведения, будто «об этом важном этапе его жизни (о периоде войны. – В. П.) читатель узнает на этот раз из уст не урядника, а полковника, некоего князя Толстова...»? И еще любопытно бы выяснить: за какие доблести наш герой получил остальных Георгиев, если считать, что за расправу (почему же за расправу? Он застрелил «изменщика» и вывел из окружения свою часть) с командиром был награжден одним крестом? Представьте, что автор внял укорам критика и рассказал бы еще о шести подвигах своего героя. Зачем? Получилось бы однообразно и скучно. «Чудеса здесь не кончаются... – продолжает критик. – Мало того, что Боровиков – доблестнейший воин. Он, оказывается, еще и оратор...» Н. Ильина ссылается на рассказ генерала, слушавшего выступление Тимофея, который призывал покончить с войной. И снова критик замечает: «Вот какие убеждения сложились у нашего героя, и складывались эти убеждения опять где-то за кулисами». Да нет же! Только предвзятое отношение к роману А. Черкасова не позволило заметить Н. Ильиной тех эпизодов, где Тимофей довольно отчетливо выявляет свое отношение ко многим принципиальным вопросам своего времени. Тимофей разговаривает с отцом, с Меланьей, Дарьей, Зыряном, Головней, работает в поле, в кузнице, испытывает на себе все ужасы старообрядческого изуверства и фанатизма; отец проклинает его, и кержаки набрасываются на дом Зыряна, где Тимофей хотел укрыться.

Во всех этих эпизодах Тимофей раскрывает свое жизненное кредо: он принадлежит к партии большевиков, и воля партии – это и его воля. Да, он не хотел воевать за царя и жандармов, он вел пропагандистскую работу среди солдат и офицеров, а чуть позднее этого совершал подвиги, получал кресты, получил офицерское звание. Что ж тут удивительного? Так поступали сотни, тысячи большевиков. Это явление типичное. И об этом уже неоднократно говорилось в русской литературе.