Мой XX век: счастье быть самим собой

Все дело в том, что В. Закруткин правдиво, без излишнего нажима на теневые стороны реальной действительности 30-х годов, но и не избегая о них разговора в своей целостной художественной картине, ведет повествование о событиях значительных, серьезных. Если бы В. Закруткин рассказал историю «о молодом человеке, пляшущем в лесу или оскорбившем ни в чем не повинную девушку», если бы писал о малозначимых подробностях деревенской жизни, о мелочах, о драках, о любовных треволнениях молодого человека, столь уничтожающего отзыва могло бы и не быть... Уверен в этом. Но В. Закруткин осмелился «еще и еще раз напомнить о заслугах Сталина», «выдать черное за белое», осмелился взяться «за освещение вопросов истории и политики, затрагивающих жизнь всего народа, всей страны». И этой художнической смелости В. Закруткину не простили в «Новом мире».

Я вовсе не хочу сказать, что вторая книга романа «Сотворение мира» в художественном смысле абсолютно безукоризненна, но сам В. Закруткин и его книга заслуживают честного и доброжелательного разговора.

В. Закруткин особенно ярко пишет о том, что близко ему, что пережил сам, что хорошо знает, знает во всех подробностях и деталях; социальные преобразования в деревне, природа родного края, полевые работы, люди труда, переживания молодости и зрелости – все это в полной мере удается ему выразить в своих произведениях.

Во второй книге больше внимания уделяется старшему сыну Дмитрия Ставрова, Андрею. Учеба, работа на Дальнем Востоке, быстрое возмужание, женитьба – вот эпизоды, в которых раскрывается его беспокойный характер. Одна из главных особенностей Андрея Ставрова – любовь к земле, к деревне, деревенским людям. Об этом много говорилось и в первой книге. А вот рецензент «Нового мира» не «заметил» этого: «Андрей Ставров втягивается в крестьянскую работу, он любит ее, любит землю и поэтому идет в сельскохозяйственный техникум и хорошо там учится. Правда, больше ничем эта его любовь не подтверждается, а только неоднократно декларируется: непосредственно в работе мы Андрея увидеть не успеваем. Он показан главным образом в любви». Вот уж поистине поразительный пример профессиональной близорукости – не заметить таких эпизодов, где Андрей Ставров действительно показан и в работе, в учебе, и в отношениях с другими!.. Можно спорить с писателем, с его манерой изображения, с его вкусом, с отбором эпизодов, понадобившихся для выявления характера героя, но делать вид, что в романе ничего нет, кроме любовных эпизодов... Поистине за деревьями критик не увидел леса.

В этом отношении интересна и рецензия Г. Березкина на поэму Сергея Смирнова «Свидетельствую сам» (Москва. 1967. № 11). Несколько неловких, может быть, выражений поглотили все внимание критика «Нового мира», и поначалу кажется, что именно против этого, столь мало занимающего места в поэме рецензент направляет свои критические стрелы. Но только поначалу...

В поэме – биография обыкновенного русского паренька, которого судьба в чем-то обделила и одновременно одарила поэтическим песенным талантом. И вся его жизнь – это преодоление своих недостатков, как доказательство мужества, стойкости, большого дара любить все прекрасное на земле. Лирический герой поэмы не может смириться с одним: он освобожден от воинской повинности, но все время рвется на войну, чтобы вместе со всеми мужчинами защищать свою отчизну. Если нельзя с оружием в руках, то и перо поэта может активно служить на благо отечеству. Все испытал, что мог испытать солдат передовой, и ему приходилось «рыть траншеи и готовить пищу, не теряться в трудные часы...». Приходилось видеть, «что такое пепелища и огонь передней полосы». Герой поэмы всюду, где нужны люди крепкой кости. Он всегда вместе с народом – работает в шахте, учится в институте, эвакуирует завод, а во время войны – в армейской газете, с концертной бригадой много раз бывал на передовой, поэтическим словом поднимая боевой дух солдат. Вместе со всем народом герой поэмы прошел тяжелый, полный испытаний и героических свершений трудовой путь. Весь народ он славит, отдавая дань восхищения его трудолюбию, самоотверженности, мужеству, бескорыстию. С особой симпатией пишет поэт о колхозном крестьянстве:

Где найдешь подобного
кормильца? —
Вот он, молчалив и крутогруд,
Встал, водой колодезной
умылся,
Посидел и – вновь за тот же
труд —
Тяжкий, ненормированный,
вечный,
Кое в чем – солдатскому сродни,
Где плоды – высокочеловечны,
Окромя плодов на трудодни.