Мой XX век: счастье быть самим собой

Я взял только несколько эпизодов романа А. Черкасова и сравнил их с тем, как эти же эпизоды выглядят в интерпретации «Нового мира». Недоброжелательно, предвзято истолкованы эти, как и другие, эпизоды романа, извращена суть героев. Вот так на деле выглядит критика «Нового мира», «лишенная мелочных пристрастий и кружковой ограниченности».

«Новый мир» не только, конечно, ругает, но и одобряет. Среди, так сказать, положительных рецензий есть рецензия В. Соколова на сборник рассказов А. Борщаговского «Ноев ковчег». Любопытная рецензия! Об этом сборнике мне хотелось бы поговорить поподробнее.

По первому рассказу, «Любовь Петровна...», еще трудно определить творческий замысел литератора. Ну что ж, несчастная любовь. Бывает и такое. Бывает и ложь во спасение. Бывают и обездоленные люди. Но если б только один рассказ. Весь «Ноев ковчег» переполнен вот такими несчастными людьми, сознательно подобранными автором для того, чтобы продемонстрировать, как низок их нравственный и моральный уровень. Ничто возвышенное их не волнует. Жизнь их беспросветна по своей темноте, невежеству, скудости интересов и забот. Давайте просто посмотрим, кем же населен этот «Ноев ковчег». Второсортный журналист Соковнин взялся написать книгу о Сергее Ивановиче Панине, знаменитом изобретателе 30-х годов, решил во всей глубине раскрыть его внутренний мир, со всеми борениями страстей. Для этой цели журналист Соковнин бывает у жены Панина – Любови Петровны, – стараясь узнать от нее побольше бытовых подробностей их совместной жизни, узнать покойного Панина как человека – его увлечения, взгляды, отношение к различным вещам и явлениям. Но пришел журналист в дом изобретателя уже с готовой схемой, которая у него, как автора, выработалась. Он надеялся узнать об этом незаурядном изобретателе нечто незаурядное, как и о человеке вообще: ученый должен играть в теннис, у него должны быть руки артиста и много других интересных примет, свойств, увлечений. А на самом деле, вспоминает Любовь Петровна про себя, Панин не играл в теннис, считая эту игру «блажью, пустой тратой времени». Но она промолчала, утвердив журналиста в его предположениях. Лиха беда начало... Чем дальше, тем больше вранья...

Каким предстает Сергей Иванович Панин под пером Борщаговского? Соковнину рисовался гармоничный человек, в котором глубоко проявлялись и великий ум, и нежное сердце. Но это не так. Знаменитый Панин «не был ни злым, ни пошлым человеком»; автор подчеркивает в Панине озлобленность человека, почувствовавшего, что он уже сделал все, что ему уготовано судьбой; черствость его натуры особенно сказывается на жене. Он любил ее, «но так покойно, так неощутимо, что ей не хватало дыхания, будто ее забросили высоко в разреженный воздух. Она внутренне металась, со страхом открывала в себе панинские черты, его навязчивую рассудительность, его деспотическую логику, его неуместное... спокойствие». Словом, с Паниным она была глубоко несчастна, а сейчас, в разговорах с журналистом, ей приходится – совершенно непонятно почему – лгать, обманывать. Сказать правду ей не хватало мужества. «...И Панина все уступала и уступала Соковнину, помогая ему создавать некий вымышленный, никогда не существовавший образ Сергея Панина». И вот Соковнин опубликовал статью. И Любовь Петровна вдруг поверила в эту ложь. Но дело даже не в этом. Статья превосходно написана, но издательство, прочитав статью, предупредило его: «Покорнейше просим без лирики».

Итог: вот человек загорелся, написал что-то интересное, а издательские деятели подмяли его, сгубили прекрасный замысел. Да и человека сгубили. Когда он писал, он был «гордым, независимым», ему казалось, что, «если издательские сухари и дуроломы» потребуют от него «убрать плоть, одухотворенность, лирику», «он швырнет им в лицо договор и вернет аванс». А сейчас, когда потребовали издательские «дуроломы» убрать лирику, он сразу покорился, не стал доказывать, сражаться. Покорный, бессильный, старый, ожесточившийся, приспособившийся ко всем злым ударам, которые наносит ему общество в лице этих «дуроломов»... Несчастен Соковнин. Несчастна Любовь Петровна. Крушение – вот финал этого рассказа.

Подлинным художникам удается в любых подсмотренных у жизни фактов воплотить свои идеалы, создавать при их помощи живых людей, в реальное существование которых веришь – настолько они полны дыханием жизни. Эти художники живописуют факты в полнокровном сцеплении с другими фактами и явлениями, дабы придать им значение обобщения. Другое дело – литератор «средней» руки. Покоренный модой, он станет писать о деревне, поедет куда-нибудь недалеко, поживет какое-то время, привезет оттуда рассказы, повесть, а может, и роман. Вот такую книгу о мещерской деревне привез литератор А. Борщаговский. Не стоило бы и писать о ней, но вот в том же «Новом мире» эту книжку расхвалили, рекомендовали своим читателям как книгу, в которой автор изображает жизнь «по совести». Посмотрим еще один чисто «деревенский» рассказ этого же автора. Вот рассказ «Без имени»